Тоже… Тебя волнует этот человек, его тело, его руки, ты готова спать с ним когда угодно и где угодно. Это животная страсть к двадцатисемилетнему красавцу Митяю, которого так просто полюбить; это тихое сострадание к четырнадцатилетнему жирняю Митяю, которому так нужна была любовь.
…Двери павильона открылись, и трое молодых людей выкатили носилки с трупом Бергман в черном мешке. Какая же все-таки она была маленькая, гораздо меньше Александровой. Как мне могла прийти в голову мысль, что у Бергман хватило сил убить конкурентку?..
Тело в черном мешке. Три зарубцевавшиеся язвы в теле. Вот и все, что осталось от актрисы-неудачницы Фаины Францевны Бергман, которую похоронят за счет государства на кладбище подмосковного Дома ветеранов сцены. Никаких особых слез, никаких особых эмоций, после похорон престарелая балерина из Перми снова водрузится в комнате. Во всяком случае, у Бергман хотя бы будет место последнего успокоения…
Завтра вся эта история обязательно появится в “Хронике происшествий”, ее выделят как преступление недели и отведут ей два абзаца, а если повезет – то и три. А впрочем, я могу ошибаться, и убийству уделят гораздо больше внимания – личность Братны к этому располагает, на нем выспятся все кому не лень, он переплюнет всех Фассбиндеров [11] и Тарантино, вместе взятых, он войдет в историю кино как гений, убивающий всех своих актрис.
Фигурально выражаясь.
Пока я предавалась всем этим не очень веселым размышлениям, милицейский кордон оказался прорванным, смятым, как бумажная салфетка, и коридор перед павильоном заполнили сразу три телевизионные группы. Ну, конечно же, иначе и быть не должно, убийство на ведущей киностудии страны случается не каждый день, все самые модные криминальные репортеры должны отметиться и попозировать на фоне черного мешка с трупом. Всех их я видела много раз и по разным каналам: я даже помнила их имена – плохо выбритый Виктор Лавникович, специалист по солидным и помпезно обставленным заказным убийствам; хорошо выбритый, но лысый Александр Островский, специалист по серийным убийцам и маньякам; бритый наголо во всех местах Евгений Шустов, специалист по международному терроризму. Если у следствия будет столько версий убийства, за него остается только порадоваться…
Три съемочные группы синхронно попросили молодых людей, сопровождающих каталку с трупом, вернуться к дверям павильона и повторить проезд. На пленке все должно выглядеть эффектно. Еще один штрих, превращающий человеческую трагедию в телевизионный фарс.
В ожидании следственной группы репортеры беседовали со всеми, кто оказался под рукой, зацепили они и дядю Федора, который со скорбным выражением лица сделал дополнительную рекламу фильму Братны.
Возможно, фильм и не закроют, подумала я. Глупо закрывать картину, на съемках которой произошло убийство, это добавит ей пикантности и вызовет дополнительный интерес. Люди обожают страшные истории, особенно если эти истории случаются не с ними, они души в них не чают – так же, как и в умерших возлюбленных. А погруженная в кокон слухов и сплетен еще не снятая картина благополучно перезимует и выползет к Каннскому фестивалю прелестной бабочкой.
Крушинницей Клеопатрой, Странствующей Данаидой, Мрачной Белянкой, все эти имена можно прочесть в энциклопедии насекомых. Имя Братны тоже можно будет прочитать. Со временем. В энциклопедии кино или на страницах уголовного дела, если очень повезет…
Только о твоем имени нигде и никогда не будет упомянуто, Ева.
– Пойдем, – снова попросила я Митяя, – телевизионщики действуют мне на нервы. Пойдем, проводишь меня, а я подожду тебя в машине.
…В лифте он снова захотел меня. А я снова захотела его. Это не имело ничего общего с любовью, что бы ни говорил мне мальчик Митяй. Это было больше, чем любовь, потому что не хотело ждать, потому что требовало выхода здесь и сейчас. Паскудный лифт, несмотря на относительно малую этажность главного корпуса, останавливался три раза, поочередно впуская и выпуская руководителя киноконцерна “Слово” Валентина Черныха, актрису Елену Яковлеву и любимого оператора Тарковского Гошу Рерберга – никакой личной жизни, черт возьми!
– Я тебя так хочу, просто крыша едет, – шептал мне на ухо Митяй, бесстыдно ворочаясь у меня под свитером и глядя остекленевшими глазами на руководителя киноконцерна “Слово”, – ты же знаешь студию, есть же места…. Придумай что-нибудь, иначе я просто взорвусь…
– Потерпи, пожалуйста, – шептала я, бесстыдно ворочаясь под курткой Митяя и глядя остекленевшими глазами на актрису Елену Яковлеву, – я сейчас придумаю что-нибудь…
И я придумала, хотя для этого – полный идиотизм – нам пришлось вернуться к павильонам и найти подходящее место в одном из них. Нам повезло – еще несколько часов назад здесь снимали клип и еще не успели разобрать декорации: целая тонна мелкого, ослепительно белого песка в емкости, стилизованной под старую баржу.
– Я еще не любил тебя в песке, – бессвязно говорил Митяй, судорожно освобождаясь от одежды, – хреновы шнурки, хреновы ботинки, завтра же куплю сапоги…
– Ты еще нигде меня не любил…
– Я придумаю что-нибудь потрясающее, обещаю, тебе понравится, у нас уйма времени впереди…
…Я даже подумать не могла, что песок может быть таким жестким, что он забьется во все поры тела и измордует губы, заставит мелкие песчинки трепетать и кровоточить. Я не знала, что песок может быть таким мягким, что он накроет нас с головой, что он повторит все изгибы наших тел и добавит новые, что он будет направлять, подсказывать, перетекать в нас, как мы перетекали друг в друга. Я не знала, что песок может быть таким влажным от желания. Что песок, специально привезенный для фальшивого припевчика фальшивой песенки фальшивой певички, может быть таким настоящим.
Я не знала, сколько прошло времени.
Я не знала. Я даже не успела подумать об этом, потому что отяжелевший Митяй рухнул в меня и победительно застонал.
А спустя несколько секунд раздались редкие аплодисменты…
Я запрокинула голову. И увидела то, чего так тщетно ждала все эти месяцы.
Совсем недалеко, на маленькой, специально созданной дизайнерами дюне, сидел человек. Зарыв в песок босые ноги, он весело смотрел на нас. Я сразу узнала его.
Это был Костик.
Капитан Константин Лапицкий.
…Капитан Константин Лапицкий.
Ну что ж, он сам решил сделать это. Никаких “шестерок”, никаких вторых рук с пальцами на спусковом крючке нигде не учтенных “Макаровых”. Это благородный жест, это признание моих прошлых заслуг в качестве агента влияния. Видимо, я все-таки кое-что сделала для спецслужб, если они так уважительно собираются отправить меня на тот свет.
Ну что ж, я почти готова, песок – не самая плохая почва для мертвых. А кровь и песок – очень поэтично, даже Братны по достоинству оценил бы эту цветовую гамму.