Я бросилась к ним, принялась их обнимать и плакать. Гриша сказал – все нормально, не переживай. Они листьями забросали холм, навалили веток, постарались сделать так, чтобы этот холм выглядел естественно, не походил на могилу. А покрывало они сожгли в другом лесу. Алик сказал, чтобы я не переживала и из-за ковра, он его попозже вывезет и тоже где-нибудь сожжет…
Я приготовила чай и бутерброды, заставила их позавтракать. У Гриши поднялась температура, ему было трудно глотать из-за боли в горле. Я сделала горячий раствор эвкалипта и настояла на ингаляции. Потом, обмотав ему горло шерстяным шарфом, уложила в постель. Алик отправился в университет. Уходя, он, как мне показалось, посмотрел на меня как-то испытующе – мол, как ты, Зоя? И даже подмигнул, стараясь приободрить меня.
И только когда за ним захлопнулась дверь и в квартире вновь стало тихо, если не считать доносившегося из спальни слабого похрапывания уснувшего Гриши, меня опять охватил страх.
Я устроилась в гостиной на диване с ноутбуком на коленях. Сначала просто открыла чистую вордовскую страницу и тупо смотрела на нее, пытаясь понять – чего же я хочу, что собираюсь написать? Но потом, когда воспоминания нахлынули на меня, когда я поняла, какой же неблагодарной тварью я оказалась по отношению к Грише, я осознала: если я сейчас не решусь выполнить задуманное, то потом и вовсе будет поздно. В памяти моей замелькали, как кадры из фильма, сцены моей жизни с Григорием. Его любовь защищала меня все эти месяцы, которые мы прожили вместе. Его нежность ко мне была сродни нежности к ангелу. Я понимала, что он никогда не относился ко мне просто как к женщине, он воспринимал меня как некое существо высшего порядка и восхищался мной, считал – ему крупно повезло, потому что он встретил меня. Он сам придумал эту новую, другую Зою, такую, какой на самом деле не существовало. Возможно, другая женщина, оказавшись на моем месте, смирилась бы с таким положением вещей и даже подыграла бы ему. Но я была далеко не ангелом, я была обыкновенной женщиной и хотела, чтобы ко мне относились соответственно. Хотелось ясности, хотелось простой жизни, где я почувствовала бы себя такой, какая я и есть на самом деле. Дама в мехах и драгоценностях, мчащаяся в роскошном автомобиле, лишь внешняя картинка моей теперешней жизни. Я понимала, что не заслужила всего этого. Возможно, не появись в моей жизни Федор, я постепенно свыклась бы с новой жизнью, научилась бы воспринимать ее спокойно и легко. Но был Федор, была любовь, была измена, обман, а теперь еще и ребенок… Нет, я должна исчезнуть из жизни Гриши, чтобы не усложнять и без того нашу непростую супружескую жизнь.
И надо же, как все совпало! Федор бросил меня как раз в тот момент, когда я узнала, что беременна, и в жизни моей семьи случилось это убийство!
Исчезнуть, не оставив письма мужу, я не могла. Тогда он искал бы меня, обратившись – официально – в полицию. Как поступить? Какое написать письмо? Как объяснить, почему я ухожу от него? Мне было очень трудно.
Я билась над ним часа два, пока не получилось нечто среднее между изъявлением раскаяния и попыткой попросить за все прощения.
«Гриша, дорогой, когда ты прочтешь это письмо, я уже буду далеко. Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Я жила с тобой как в раю. Но тебе нужна другая женщина. Я оставляю все драгоценности, которые ты дарил мне, возьму лишь обручальное кольцо – на память, одежду и немного денег на первое время. Даст Бог, еще свидимся. Не поминай лихом».
Подобное письмо могла написать только такая дура, как я. В этом послании я ничего не объяснила, не повинилась перед ним. И Гриша, даже если тысячу раз прочтет его, все равно не найдет ответа на вопрос – что же заставило меня уйти от него? Импотент и убийца – вот так он подумает о себе и решит, что именно из-за этого я его покинула. Но написать правду – что я полюбила другого человека и у меня от него будет ребенок, а человек этот бросил меня – я тоже не смогла. Подумала, что, узнав правду, он будет страдать еще больше. К его настоящим мучениям прибавится еще одно – воспоминания о нашей прежней жизни, которую он будет воспринимать как сплошную ложь и предательство с моей стороны.
Нет, рубить так рубить! Так я в тот миг решила. Собрала чемодан, уложив туда лишь самые необходимые вещи. Шкатулку с драгоценностями и ключами от машины оставила на видном месте. Я понимала, что действую как в плохом фильме, но делала все, на что хватало моих сил и нервов. Слезы, жгучие, беспрерывно текущие по щекам, грозили перейти в судорожные рыдания. Но я должна была сдерживаться, чтобы мои стоны и рыдания не разбудили Григория. Я даже зубы стиснула, пытаясь держать себя в узде.
Шатаясь от слабости – колени мои подкашивались, – я вышла из квартиры, тихо захлопнув дверь, вызвала лифт и… Все остальное тоже как под наркозом. Такси, вокзал, дрожь во всем теле; электричка, станция, пронизывающий ветер пополам с дождем; стук зубов, еще одна электричка; мельканье унылых пасмурных пейзажей за окном; тихий и невнятный, под стук колес разговор с женщиной по имени Мария – она сказала, что может сдать мне свой старый дом… И, наконец, чувство огромного облегчения, когда я оказалась в незнакомой деревне, в доме у Марии, женщины с большим розовым лицом и добрыми карими глазами. Чай, картошка с грибами, снова чай; размытая картинка – старый деревянный дом с холодной печкой, выстуженной кухней и холодными полупустыми комнатами… высокая пружинная кровать, и очень мягкие перина и подушки, и глубокий, почти обморочный сон…
Вот так я покончила со своей странной, полной противоречивых чувств и эмоций жизнью с Григорием и оказалась в глухой маленькой деревне, в чужом доме, где я могла наконец спокойно обдумать свое прошлое, настоящее – и подумать о будущем.
…Алик смотрел на меня как-то уж очень странно. Должно быть, он чувствовал, что я собираюсь ему солгать. А ведь я действительно хотела наплести какую-то дичь о том, что переспала с первым встречным, только бы забеременеть, чтобы у нас с Гришей был ребенок, полноценная семья.
Но я не солгала – промолчала. Алик вдруг подошел ко мне и погладил по животу. В сущности, я могла уже и родить… Срок родов приближался. У меня была договоренность в районном роддоме, где я наблюдалась. Да и соседей мы предупредили: мы с Марией договорились, что, когда у меня начнутся схватки, я позвоню ей и ее муж отвезет меня в районный центр рожать.
– Сядь, – вдруг сказал Алик, не сводя с меня глаз. – Я должен тебе что-то сказать… Важное.
– Ну, хорошо. – Я пожала плечами, мысленно надевая пуленепробиваемый прозрачный колпак, заранее защищая себя от, возможно, не слишком-то приятных для меня новостей. Почему-то я подумала, что он собирается рассказать мне о неизлечимой болезни Гриши. Не знаю, откуда у меня возникла эта мысль. – Говори.
– Я знал о вас с Федором.
Я почувствовала, что краснею. Словно Алик сказал, что видел нас с Федором голых в постели. Так стыдно стало.
– Да? И что же?.. – Я не знала, что говорить. Просто произносила какие-то слова, чтобы не затянулась эта ужасная тишина. – Это он тебе сказал?
– Нет, Федор никогда не рассказал бы… Зоя, я приехал, чтобы объяснить тебе все. Слышишь? Абсолютно все! Я должен исповедаться перед тобой. Я виноват, я очень виноват… В сущности, только я во всем и виноват.