Леший задумался, достал карту, всмотрелся в отмеченную крестиком синюю жилку водовода с кирпичным коридором. Ветеран подземных подразделений Первухин указал ее как один из ориентиров. Потом он с севера на юг проходил двойное русло Москвы-реки. Потом миновал два мощных бетонных тоннеля. И там сразу спуск на шесть метров, а потом вертикальная штольня, та самая труба со скобами…
Включив GPS-навигатор, он определил местонахождение группы и, привязываясь к ориентирам, проложил новый маршрут.
— Возвращаемся! — наконец, приказал он. — Разделимся и поищем другие пути…
— Ты тоже слышишь, Рудин?
— Что?
— Стук этот. Тах-тах-тах.
Рудин поднял голову и замер, прислушиваясь.
— Точно! — он посмотрел удивленно на Лешего. — Будто машина. Или это… Трактор работает… Да?
Леший махнул рукой: не останавливайся, пошли. Луч фонаря рисовал в темноте белый столб, наполненный кружащимися частичками пыли, которую они с Рудиным подняли своими рифлеными ботинками. Иногда там пролетали какие-то мелкие насекомые, похожие на белые бесформенные хлопья, как снег или пепел. Летающих насекомых на такой глубине Леший никогда не видел. Наверное, если показать такую козявку какому-нибудь специалисту-инсектологу, тот сходу накатает докторскую диссертацию и прославится на весь инсектологический мир. И полезут они сюда пачками, кафедрами и факультетами, и с ними всякая журналистская шушера полезет, а следом рванут уже все остальные. И вся первозданность накроется медным тазом… Нет уж, пусть лучше эти козявки летают себе здесь, в тишине и спокойствии.
— Не знаю, — сказал Леший. — Машина, трактор или какой-нибудь придурок сидит под землей и бьет в барабан. Но что-то здесь есть.
Рудин остановился и поднял кверху палец в перчатке.
— О! А теперь пропал! Слышите?
Далекий механический стук, доносившийся словно ниоткуда, настолько тихий, что его можно принять за стук собственного сердца или другие шумы в организме, — он внезапно прервался.
— Уже раз третий то стучит, то замолкает, — сказал Леший. — Пошли, не стой. Нам сегодня эту ветку надо до конца пройти, чтобы потом время не тратить.
Рудин, не меняя удивленного выражения лица, отправился за ним следом. Это было северное ответвление штольни, которая шла от синего водовода — одного из ориентиров по пути к Хранилищу — мифическому или реальному. Всего таких ответвлений он насчитал шесть — если, конечно, у каких-то нет собственных ответвлений. Пока что пройдена только одна ветка длиной в полтора километра. Пыльченко с Середовым и Зарембой топчут вторую. Это — третья. Позади больше двух километров, а конца-края ей пока что не видно. Что Лешего, если честно, совершенно не напрягает, даже наоборот.
— Так серьезно, что это такое может быть, а, товарищ майор?
— Понятия не имею.
Рудин прошел несколько шагов молча, потом спросил:
— Может, где-то тоннель под метро бьют или что-то в этом роде?
— Ты охренел, Рудин. Сто восемьдесят метров глубина — какое тут тебе может быть метро?
— Так они, может, и выше бьют, просто мы их слышим…
— Нет. Сверху мы бы ничего не услышали, через эту глину ни один звук не пробьется. Стук где-то тут, поблизости…
— Может, шпионы в Кремль пробираются… — Рудин на всякий случай улыбнулся.
— Инопланетяне, — подсказал Леший.
Судя по показаниям GPS-навигатора, они находились в районе «Адской щели», выше ведущего к ней главного тоннеля с рельсами, который соединяется с верхним уровнем вертикальной шахтой — Леший прозвал ее про себя «Бухенвальд», сам не зная почему. Наверное потому, что высокая и широкая, чем-то трубу в крематории напоминает… Вообще он любил придумывать названия всяким новым местам, которые открыл. Путешественник какой-нибудь находит неизвестный остров в море, — и дает ему имя, какое сам придумает. И все потом будут называть остров именно так, а не иначе, и на картах его пометят этим названием. Так и здесь.
Только, если без ложной скромности, Леший не остров открыл, а целый архипелаг или даже континент. Подвал какой-нибудь или бункер — это да, такие островки в подземном мире. А здесь — целых шесть веток, и шахта «Бухенвальд», которая где-то совсем рядом, и нижний тоннель с ответвлениями и «Адской щелью». И все это он имеет полное право назвать как ему заблагорассудится. Нижняя Москва типа. Под-Москва. Ха, тогда Подмосковье какое-то получается!.. А вот еще — Глинка. Ну, потому что глина. Как тогда будут говорить: пошли в Глинку закинемся? Стоп, такой композитор, кажется, был — Глинка звали… Ага. И речка Неглинка есть. Глинка — Неглинка… Не то. Как еще можно назвать? Вот: Америго Веспуччи якобы открыл Америку и дал ей свое имя — чем не пример?.. Лешья Страна. Страна Лешия. Дешевка. Синцовка. Не звучит. А если назвать — Амирика? В честь того, что он Амира здесь победил, а?..
Но эта идея ему сразу не понравилась. С какой стати он будет кровавого гада увековечивать, спрашивается? Лучше назвать именем какого-нибудь хорошего человека. Вот Пуля, например… Леший даже улыбнулся, когда представил, как на сегодняшнем свидании сообщит своей девушке, что назвал в ее честь добрый гектар подземной Москвы со всякими ржавыми лужами и загадочными летающими козявками. Тоннель имени Пули. Сдохнуть на месте…
— Чего это вы смеетесь, товарищ майор? — спросил Рудин.
— Это я так, о своем, — ответил Леший и погасил улыбку. — Смотри по сторонам внимательней. Скоро должна быть шахта.
Но шахты все не было. На некоторых стенах отчетливо видны следы проходческого бура — зигзаги и спирали. Бурили в сороковых-пятидесятых годах, Леший в этом не сомневался. Он судил по состоянию опорных свай, у которых отгнил только внешний слой, не больше 4 сантиметров. В более поздний период деревянные опоры уже не использовались, тем более в Москве, с ее возможностями и богатым метростроевским опытом. В тоннеле обнаружилось немало всякого бумажного и прочего мусора: полуистлевшие сигаретные пачки, упаковки из-под продуктов, осколки бутылок, обрывки газет, где почти ничего уже нельзя разобрать, рваные сапоги и даже две монеты — 2-копеечная чеканки 1937 года и гривенник 48-го.
Но были и другие находки, куда более странные. Например, украшенные резным орнаментом опорные сваи. Резьба по дереву, кроме шуток. Волнистые линии, полукружия какие-то, буквочки — то ли «Т», то ли «Г». И пентаграммы. Звезды в смысле, пятиконечные нормальные звезды. Все это было тщательно и с любовью вырезано у подножия свай, где-то на уровне полуметра. Ровными такими рядочками: звездочка, буквочка, полукружие. Волнистая линия и потом снова: звездочка, буквочка… Всего таких свай они с Рудиным насчитали пятнадцать штук. Наверняка их было больше, потому что осматривать каждую у них просто не было времени. Иногда резьба покрывала наружный, полусгнивший слой, а иногда располагалась под ним — там старое дерево было стесано и зачищено до твердого тела.
Или вот еще — следы босых ног. Целая тропка из таких следов: началась неожиданно, тянулась метров триста по самому краешку тоннеля, в сторонке, а потом внезапно исчезала, словно всем этим босякам вдруг надоело ходить по грешной земле и они решали дальше перемещаться по воздуху. Откуда эти следы? Такие необычные — маленькие, как у ребенка, но при этом широкие, разлапистые такие, толстопятые.