— Не базарь по-пустому! — заорал Бруно, окончательно войдя в роль. — Щас он покажет тебе, какой танк! Я его еле успокоил, понятно? У него пулемет выше меня ростом! И тебя, кстати, тоже… И гранат гора! И автоматов старых штук двадцать! А сам он как этот… Призрак! Свет в глаза заходит, а там темные дыры — ни зрачков, ни белков, ничего!
Леший замолк — ему надо было переварить полученную информацию. И даже фонари погасил — на всякий случай.
— Что он охраняет там, твой Башмакин? — спросил он через минуту.
— Не знаю! Я только начал это самое, ну… Терки тереть… Переговоры, короче!
Из темноты за Разломом донеслась чья-то вполголоса произнесенная фраза:
— Да врет он все, товарищ майор!.. Он сам с собой там разговаривает, похоже!
На что Леший очень внятно ответил:
— Цыц, Рудин! Без тебя разберусь.
— Хорошо, Бруно! — крикнул Леший. — Сколько тебе времени нужно?
— Не знаю! Он какой-то долбанутый! Час, может два…
— Даю тридцать минут, — сказал Леший. — Так ему и передай. Через полчаса мы наводим переправу и форсируем щель. И скажи ему — ни танки, ни пулеметы тогда не помогут!
— Да ты не ссы, это!.. Все будет в лучшем виде! Я Башмака уговорю! Он пацан свойский, вас не тронет!
Бруно постоял еще, почесал бороду, махнул рукой и пошел обратно. Больше идти ему было некуда — или сюда, или к Лешему, который, того и гляди, опять забьет его в наручники.
Башмакин ждал на прежнем месте, автомат наизготовку, и был по-прежнему страшен — особенно черные дыры вместо глаз. И поза у него была какая-то не совсем человеческая, словно он в любую минуту готов был встать на четвереньки.
Бруно перевел дух и сказал:
— Ну, ты слышал все, да? Все нормально. Леший тебя не тронет, я ему приказал. Но ты тоже того…
Он исподлобья глянул на караульного, перехватил его черно-дырчатый взгляд, отвернулся. Но мысль свою докончил:
— Не выкобенивайся тут особо…
Башмакин опустил автомат.
— А ты не похож на остальных, товарищ Бруно, — сказал он, имея в виду, конечно, подземных обитателей, «папуасов». — Выглядишь цивилизованно, опрятно. И ты гораздо умнее их. Это странно. Откуда ты пришел?
— Да я в четырнадцать раз умнее! — уточнил Бруно. — И ничего тут странного! Это я еще с бодуна, на расслабоне… А пришел я с Лубянки, откуда ж еще! С площади Дзержинского, прямиком оттудова и пришел!.. Да, я умнее их всех в двадцать два раза — когда трезвый!
— С Лубянки? Ты что, работаешь в МГБ? — удивился Башмакин.
— Да! Точно! Где же еще! — Бруно важно кивнул.
Он готов был сейчас работать где угодно и с кем угодно, готов был верить хоть в Сталина, хоть в черта лысого, лишь бы выпутаться из этой передряги. Но он понимал, что слова надо чем-то подтверждать.
— На мне все МГБ держится! Видишь, побриться даже некогда!
Он энергично потеребил свою бороду. В конце концов, борода — это не пустые слова, это вещественное доказательство.
— И те, что с тобой — они тоже из МГБ? — уточнил Башмакин.
— Леший-то? Так он, блядь, законченный эмгэбист! То есть… В положительном смысле, конечно! Ну да! Он тоже с Лубянки! Настоящий майор, мать его!
Башмакин не понимал. Слишком много информации, слишком быстро, слишком громко, слишком грозно и непонятно кричит этот странный Бруно Аллегро.
— Так зачем вы пришли сюда с оружием? — спросил часовой. — Почему ведете себя так, будто вы враги?
— Да ни хуя мы не враги, ты чего! — Бруно искренне возмутился. — Я — Бруно Аллегро! Народный артист СССР, тайный агент КГБ или как его там… Я террористам не дал Кремль взорвать!.. Блядь, ты ж посмотри! Какой же я враг?..
Башнабаш поджал безгубый, как у ящерицы, рот. Посмотрел на часы, отстегнул от пояса флягу, протянул ее Бруно.
— Это коньяк. Старый, французский.
Тот жадно схватил, отвинтил пробку, понюхал — точно коньяк. И вдруг засомневался. Пить из фляги этого подземного упыря ему почему-то расхотелось.
— Это… Нет, в общем. Не в падлу, просто на работе не бухаю, — буркнул Бруно, возвращая флягу.
Башмакин с уважением посмотрел на него, безбровое, безволосое лицо немного вытянулось.
— Я тоже не употребляю обычно, — сказал он.
Тем не менее отпил из горлышка, еще раз посмотрел на часы.
— Но теперь уже все равно. Осталось семнадцать минут. Рабочее время, или нерабочее, я свою работу закончил. И ты, видимо, тоже. И те, кто с тобой.
— Что ты гонишь? — не понял Бруно. — Слушай, у тебя тут дышать нечем!
— Ничего, семнадцать минут потерпишь.
— Да что ты заладил про семнадцать минут?! — разозлился карлик. — Что такого через твои семнадцать минут случится? Свежий воздух пойдет, что ли?
— Через семнадцать минут сработает заряд. Я активизировал систему ликвидации командного пункта. Объект рассекречен противником, по инструкции я должен взорвать его.
Бруно так и застыл с открытым ртом.
— Ты охуел, что ли?!! — заорал он так, что услышали, наверное, на том берегу Разлома. — Какого, блядь, командного пункта?!.. Какое нах… взорвать?! Семнадцать минут! На череповецкую зону захотел, козлиная рожа?!!
Он заметался из стороны в сторону, бросился было в сторону Разлома, но тут же вернулся. Спросил с надеждой:
— Ты что — фуфло прогнал?
— Я охраняю секретный стратегический объект, — спокойно пояснил Башмакин. — Совершено несанкционированное вооруженное вторжение, объект должен быть…
— Какой объект?! Ни хуя!!! Никаких «должен быть»! Чего удумал! — Бруно даже подскочил на месте. — Слушать мою команду! От имени товарища Сталина, товарища Берии и начальника МГБ приказываю — отставить, рядовой Башмак!! А-атставить взрывы!
— Это неправда. Товарищ Сталин умер в 1953 году. — В черных дырках-глазах Башнабаша что-то недобро сверкнуло. — За три года до того, как я заступил сюда в караул.
— Как — за три года? Ты что, с 56-го здесь топчешься?!
Пораженный Бруно на какое-то время даже забыл про заряд.
— Да. Больше полувека. Всю жизнь. И мне, честно говоря, все это здорово надоело… — Башмакин опять поджал рот. — И эта «Старая Ветка», все, что здесь… А еще хуже то, что творится у вас наверху. Я все это время слушал радио, следил за тем, во что превращается моя страна, и все время ждал момента, когда можно будет дернуть ручку тумблера…
У Бруно вытянулось лицо. Он перестал орать и подпрыгивать, и даже как-то успокоился вроде.
— И что будет?.. Если — дернуть?
— Ничего не будет, — сказал Башмакин. — Москвы не будет. Госдумы вашей не будет. Пробок не будет. Коррупции не будет.