— Ну, и как тебе перспективка, маман? — поинтересовалась Полина.
— Ну, вообще… — неожиданно спокойно отозвалась Лидия Станиславовна сочным низким контральто. — Хоть в петлю лезь. И что дальше?
Вопрос был адресован Лешему. Он достал надписанный бланк официального предостережения, протянул. Она, не глядя, подписала, вернула. Добавила с улыбкой:
— Можете быть свободны, товарищ майор.
Да, совсем офигел народ, ничего не боится, даже не понимает — чего надо хотя бы опасаться…
Спускаясь по лестнице, Леший глянул на часы: начало десятого. Всё. На сегодня визитов хватит. И вообще — хватит. День улетел в трубу. Ладно еще, с Поликарповым, с Рыбой этим, встретился. И с Герасимовой. В жизни порой случаются невероятные вещи, и, как знать, может, его визит сыграет свою положительную роль. Но это крайне маловероятно, Леший знал по себе. А что касается остальных членов «неформальной группы» — ничего себе название, а? Будто они там, под землей, тантрическим сексом занимаются… — то больше двух часов потрачено впустую. В двух квартирах, расположенных на противоположных окраинах Москвы, никто даже не открыл. В третьей — не квартире, вилле! настоящей гребаной вилле эпохи Адриана, с колоннами, внутренним двориком и бассейном с какими-то цветными бурбалками! — там оказались лишь родители, по совместительству члены правления крупной нефтедобывающей компании, да еще целая армия охраны и прислуги в пурпурных фрачках и тугих накрахмаленных передниках. Раут какой-то у них там проходил, что ли? Или это обычный семейный ужин? На бланк официального предостережения никто даже не посмотрел, родители исчезли, едва успев поздороваться, а Лешего перепоручили заботам какого-то Марка Соломоновича, который-то все и подписал… Хотя при чем здесь Марк Соломонович? В общем, это уже не важно. Толку все равно никакого. Вот диггеры пошли нынче, думал Леший. Герасимова тут не в счет, конечно. А вот Рыба да этот нефтяной наследник… Зачем им какие-то старые иконы? Золотые николаевские рубли? Зачем им какие-то дырявые кружки времен НЭПа? Намекни только родителям — все будет, и даже с открыточкой «дорогому сыночку от любящих папы и мамы»…
Уже внизу, у двери парадного, его догнал окрик:
— Подождите, пожалуйста!
Леший остановился, глянул наверх. Застучали торопливые шаги по лестнице. Полина Герасимова в черных траурных одеждах — джинсы, кожаная куртка, черные кружева торчат из рукавов, ну ангел смерти прямо! — спускалась к нему со своих заоблачных высот. Спустилась. Остановилась, переводя дыхание. На выдохе словно шепчет что-то, проговаривает. Интересная такая привычка.
— Я вас провожу.
— Меня не надо провожать, — сказал Леший.
— Мне надо кое-что сказать вам. Это важно.
— А для мамы это не важно?
— Я не хотела ее расстраивать.
Леший выругался про себя. Достал из кармана визитку, сунул ей в руку.
— Позвонишь завтра, придешь в офис.
— Это на Лубянку, что ли?
— А что? Лучше сразу в «Матросскую Тишину»?
— Нет. Дело в том, что я никакой там не диггер-гот. Мне это неинтересно. Просто подружилась с этими мальчишками… Смешные такие. Сами даже не понимают, какие они смешные… — Она пожала плечами, нахмурилась. — Только они не понимают, с чем они играют.
— Что ты имеешь в виду?
Она зябко поежилась, посмотрела Лешему в лицо и улыбнулась — открыто так, бесхитростно, словно сообщила ему что-то о себе важное, чего не могла сказать словами. Леший с опозданием заметил, как его лицо расплывается в ответной дурацкой улыбочке.
— А меня Пулей все зовут, — неожиданно объявила она. — Вы на машине? Пойдемте в машину. Здесь неудобно разговаривать.
И вот он уже открывает с брелока своего «опеля», распахивает перед ней переднюю пассажирскую дверцу — все как в тумане, они все еще улыбаются друг другу, какое-то наваждение, честное слово, — они садятся и мирно беседуют. Вернее, это она говорит, говорит, но все это совершенно не относится к делу, за которым он сюда пришел, а в глазах у нее Леший обнаружил какое-то странное явление, что-то вроде солнечной короны, только не огненно-белой, как ей положено быть, а — черной, и оттуда отрываются и разлетаются в стороны крохотные черные протуберанцы…
— Что? — переспросил он.
— Так вы и есть тот самый, говорю? Который в темноте видит и который был в тайном городе под землей? Вы — тот самый Леший?
Он сразу перестал улыбаться. Наваждение прошло.
— Черт. Вы что, сговорились сегодня все?
— Так Рыба ведь мне звонил!.. Сказал, что Леший идет, чтобы я уходила из дома. И положил трубку. Я не поняла, о каком Лешем речь, я ведь слышала все эти байки — и в «Козере», и так… На улице, в институте. Но честное слово, была уверена, что на самом деле такого человека просто не существует. Персонаж городской мифологии. Ну и решила подождать, увидеть своими глазами. Узнать. Вы извините, конечно, что я так вот назойливо все это выспрашиваю…
— Ничего, — сухо сказал Леший и завел двигатель. — У тебя все? Это и было то самое страшно важное дело?
Она подумала.
— Нет. Я просто…
И замолчала, напряженно уставившись в ветровое стекло. Леший заметил две или три тени в жидком свете лампы над дверью парадного. Кто-то переговаривался по домофону. Леший посмотрел на Пулю. Она сидела прямо, тихонько теребила свои кружева.
— Ладно, я пойду, наверное, — сказала она не совсем уверенно.
— Это к тебе пришли? — он кивнул на улицу.
Переговоры по домофону закончились, но компания у подъезда никуда не уходила. Ему даже показалось, что они как-то заинтересовались его машиной. Или ее содержимым. Подозрительная какая-то компания. Леший подумал и сказал:
— Ладно. Ты меня проводила, теперь я тебя буду провожать. Вежливость за вежливость, так?
— С моей стороны это была не вежливость, — сказала она.
— Тем более, — невпопад ответил Леший. — Пошли.
Он выключил двигатель, застегнул куртку. Тех, у подъезда, было трое, теперь он это ясно увидел. Они быстро направились к машине. Двое остановились у водительской двери, блокируя выход, третий подошел справа, дернул пассажирскую дверь, открыл и, отступив на шаг, нетерпеливо хлопнул в ладоши.
— Опять грустный, да? Виходи, зачем туда сель? — скороговоркой проговорил он, коверкая русские слова. — Такой красивый, такой глупий! Выходи, епмать! Быстро-быстро пошель!
Он наклонился и буквально выдернул вскрикнувшую Пулю из салона.
От этого мягкого, растянутого говора, от этого знакомого до тошноты акцента, от этой беспредельной наглой уверенности Лешего переклинило. Он резко распахнул дверь, ударив в лоб скалящуюся через стекло рожу, выскочил наружу, пугающе крикнул:
— Милиция! На землю!
Но дожидаться выполнения команды не стал. Ребром ладони под кадык любопытному весельчаку с кастетом на правой руке, тот мягко хрюкнул, оторвал левую ладонь от лба и рухнул на колени. Первый готов. Без разворота, плавно продолжая движение, Леший выбил нож из занесенной руки, локоть — в скулу, колено — в пах. За загривок, лицом в асфальт — в капот было бы вернее, но кузовщина дорогая, пожалел. Второй готов. Обежав машину, Леший оказался рядом с третьим, который успел отшвырнуть Пулю и рукой нырнул в карман. «Ствол», — безошибочно подумал Леший, сильным ударом сшиб его на землю, подмял под себя, молотил головой в лицо, искал на ощупь вооруженную руку и орал: