На все эти соревнования выделялся призовой фонд. Если предприятие производило продукцию, которую можно использовать в качестве призов, то давали ее. Например, дома у моих родителей до сих пор используется отличная продукция одного стекольного завода из Ленинградской области, полученная в качестве призов.
Но городские, районные или областные власти вполне могли использовать что-то из кладовых каких-то музеев. Предположим, была какая-то инвентаризация, нашли давно забытые ящики. Что в них? Ах, какие-то кубки. Никогда нигде не выставлялись. Куда их ставить в музее? Некуда, свободных площадей нет и не будет. Воровать в те времена или побоялись бы, или просто не стали из идейных соображений. Домой тащить опасно – кто-то увидит и сообщит куда следует. Город наш в те времена не мог похвастать таким количеством антикварных лавок, как теперь. Искать подпольных коллекционеров? Нереально. То же самое – скупщиков подобных вещей. И кто мог на глаз сказать, что это – кубок семнадцатого века? Или ящик с кубками, представляющими историческую ценность?
Да, в России всегда были специалисты, но в советские времена они или работали в музеях, или прятались в глубоком подполье. Я сделала легкий поклон в сторону Соломона Моисеевича.
– Мы не знаем, где был обнаружен кубок – или кубки. Может, в подвале какого-то старинного особняка, когда стали делать ремонт, чтобы разместить там какой-то трест. Может, он просто стоял в каком-то НИИ, и никто не помнил, как он оказался на полке. Но потребовались призы на соревнования, и на них решили пустить кубок. Да никому в голову не пришло вызывать эксперта!
– И даже если пришло, могли решить, что советские спортсмены достойны такой награды, – заметила Татьяна.
– Версия имеет право на существование, – спокойно сказал Иван Захарович. – Признаю: мне самому это не пришло в голову. Правда, я в те годы спортом в других местах занимался. Лесоповальным, – он хмыкнул. – Но вы не знаете всех деталей.
– Ну так расскажи, Ваня! – воскликнула Татьяна. – Что ты нас тут маринуешь?
Оказалось, что еще год назад к Соломону Моисеевичу обращался заочно известный нам всем Генрих, владелец сувенирных лавок и друг покойного Николая Свиридова.
– Он кубок приносил?! Этот?! Вам на оценку?! Для консультации?!
– Молодой Генрих приходил ко мне на консультацию, – кивнул Соломон Моисеевич. – Он неоднократно ко мне обращался, и я не посчитал то обращение чем-то необычным или странным… То есть я вначале удивился, что человек оставил Генриху такие вещи для оценки. Оставил в лавке… Но Генрих пояснил, что это его старый друг, и они друг другу доверяют.
– Кубок он не приносил, – вставил для нас Иван Захарович.
– Он приносил две серебряные игрушки – то есть это, по моему мнению, были игрушки детей из богатых семей, может даже царских детей, может княжеских, может боярских. И они могли также использоваться для убранства комнат в богатых домах.
– Детей Николая Второго?
– Нет, я датировал работу семнадцатым веком.
Соломон Моисеевич пояснил, что на Руси золотая и серебряная посуда считалась (после икон) первой статьей комнатного убранства. В дальнейшем для украшения стен стали использовать картины, но в семнадцатом веке до них еще дело не дошло. Более того, такая посуда была также одной из статей богатства и выставлялась напоказ. У царей, например, было выделено особое помещение на Казенном Дворе, где хранилась основная часть подобной посуды и вещиц, поскольку все имевшееся выставить было нереально. У других граждан все имевшееся выставлялось в комнатах.
Дети любили игрушки в виде животных и птиц, а взрослые любили посуду с изображениями птиц, зверей и людей. Наиболее часто фигурировали журавль, орел, сова, петух и лебедь. Из животных – барс, олень, зубр, но встречались и львы, и верблюды. Изделия с их изображениями и их фигурки привозили купцы и заморские гости. До наших дней сохранились «Мужик с лошадью и сохою», «Немка серебряная золоченая, с лоханью в руках» и многие другие вещи. Их всегда выставляли на видных местах, чтобы привлечь внимание гостей. На посуду и «игрушки» обращали внимание иностранцы, которые обязательно отмечали все это в своих отчетах о посещении Руси или воспоминаниях.
От Соломона Моисеевича мы с большим интересом узнали, что сохранились полные списки с описаниями игрушек некоторых царевичей. К сожалению, многие вещи до наших дней не дошли. Например, интересно было бы посмотреть на серебряного слона будущего царя Алексея Михайловича. На слоне был арап с топориком, а также «чердак», как говорится в описи, на чердаке мужик с алебардою и три мужика с пиками. Остались и списки «предметов комнатного обхода». Наиболее интересен, пожалуй, список предметов, принадлежавших Алексею Алексеевичу, в который входят самые разные вещи, включая солнечные часы, трубку зрительную, зеркало хрустальное… Все перечислить просто невозможно.
– То есть Генрих приносил две серебряные игрушки того же периода, что и кубок, и сказал, что они принадлежат его другу Николаю? – уточнила я.
– Кому именно, я сказать не могу, просто другу, – ответил Соломон Моисеевич. – Но этот кубок и те игрушки сделаны в одно время. Они, так сказать, из одного ряда…
– А что были за игрушки? – поинтересовалась Татьяна.
– Медведь и сова. Но поймите: какие именно животные или птицы, значения не имеет. Это русская работа семнадцатого века. Такие игрушки считались признаком богатого дома.
– А нам это что дает? – посмотрела на Соломона Моисеевича Татьяна, потом перевела взгляд на Сухорукова.
– Я перечислю доподлинно известные факты, – заговорил хозяин дома, в котором мы находились, не выставлявший напоказ никакую посуду. Может, теперь начнет? Правда, у него по комнатам много всего другого наставлено и навешано, а в парке еще и статуи имеются, и фонтаны…
Иван Захарович начал с того, что на острове, где стояла воинская часть, в землю, в могилу был закопан клад, который видели два человека – о чем нам с Пашкой рассказали родственники Николая Свиридова. Странно, что клад находился в могиле. Рядом стоит православный монастырь (или то, что от него осталось), а у христиан не принято было класть в могилу вещи, которыми покойный пользовался при жизни, тем более коня, слуг и жен.
– А если монахи хоронили каких-то язычников? – спросила я. – Те, может, попросили помощи? Может, ранены были, но все равно умерли, а монахи положили с ними их вещи. Все-таки это монахи были, они не стали прибирать к рукам чужое золото. И ведь найдены женские украшения! Кстати, нам с Пашкой сказали, что одна из погребенных – женщина… Значит, в тех местах могли бывать и какие-то женщины, которые с неведомой нам сейчас целью приезжали и в монастырь, и… Мало ли что там еще располагалось в семнадцатом веке! Женщину, а скорее целую семью с женщиной, не стали хоронить на монастырском кладбище – может, потому, что монастырь был мужской, может, еще по какой-то причине…
Иван Захарович напомнил мне, что в могиле лежали и большие кресты, два из которых прихватили солдат и сержант, нашедшие клад.