– Встретим, – сказала я.
* * *
На Арсенальную мы поехали с Татьяной и Пашкой, чтобы оператор заснял выход немца из «Крестов» для массового зрителя. Потребую, чтобы законный муж произнес несколько слов в камеру – для народа.
У входа в «Кресты» всегда многолюдно, но на этот раз я заметила две явно не наши морды. Из консульства? К назначенному часу, как и следовало ожидать, прибыл и Иван Захарович с верными оруженосцами. Собирается немца с собой забирать?
– Отмечать поедем ко мне, – объявил он нам с Татьяной.
– Вы про идею туристической компании уже слышали? – уточнила я.
– Как раз и обсудим, – кивнул Сухоруков.
Наконец на залитый солнцем тротуар вышел улыбающийся Отто Дитрих фон Винклер-Линзенхофф со спортивной сумкой и плотно набитым полиэтиленовым пакетом. Пашка тут же направил на него объектив телекамеры. Отто Дитрих облобызался со мной, с Татьяной, с Иваном Захаровичем, с Лопоухим и Кактусом, потом с двумя немцами из консульства, затем сделал заявление для зрителей нашего телеканала. Он обязательно напишет книгу о «Крестах» и будет рад получить письма от бывших узников.
Представители консульства хотели забрать Отто Дитриха с собой. Но барон покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Раз я сидел в русской тюрьме, значит, и свой выход отмечать тоже буду по-русски! Как раз опишу все в книге.
Один представитель консульства сослался на дела и нас покинул, второй отправился вместе с нами. Немцы страсть как любят попить винца на халяву, даже больше, чем наши.
Только мы тронулись в направлении машин, как над Невой прозвучал голос экскурсовода, усиленный микрофоном. Сейчас ведь у нас сезон водных экскурсий. Экскурсовод рассказывала про «Кресты»…
– Эх, хоть и русская, а не то говорит, – покачал головой Отто Дитрих. – Я лучше бы сказал!
Иван Захарович сообщил немцу, что в советские времена экскурсоводы, проплывающие на различных суденышках по Неве, вещали экскурсантам, что здание из темно-красного кирпича – это картонажная фабрика. Потом Сухоруков кивнул на спортивную сумку и пакет в руках немца.
– Отто Дитрих, – заявил Иван Захарович барону, – а вот это все надо выбросить.
– Выбросить?! Ни за что!
Конечно, какой немец станет выбрасывать свои вещи? Но дело было не только в вещах. Отто Дитрих зря времени не терял: он показал нам огромную стопку мелко исписанных листов.
– Примета плохая, – сообщил со знанием дела Иван Захарович. – Ничто из вещей, которые были с тобой в тюрьме, не должны у тебя оставаться. Иначе можешь снова вернуться в тюрьму.
– И вернусь, – сказал Отто Дитрих. – Я собираюсь сюда вернуться! В другом качестве, правда. Но тюрьма – это же срез общества, верно? Я никогда бы не понял Россию и русских так, как понял, посидев в вашей тюрьме.
Выражение лица у барона стало мечтательным, на губах его заиграла легкая улыбка.
На пьянке, как только всем разлили, Отто Дитрих вскочил и стал всех благодарить.
– Ну-ка прекрати, – довольно резко пресек его излияния Иван Захарович. – Ты же, кажется, хотел свое освобождение по-русски отметить?
Барон закивал.
– Так вот, Отто Дитрих, сейчас не нам всем спасибо говорить надо и не за встречу пить. Это все потом. По старой, давно укоренившейся традиции, встречая только что откинувшегося, первый тост произносят за тех, кто на зоне, а только потом – все остальные.
Иван Захарович встал.
– Ну, вздрогнули! За тех, кто там. Не дай бог нам!
В тот день барон ужрался в хлам и пил еще три дня. Потом он наконец улетел в Германию с обещанием скоро вернуться.
* * *
Проводив Отто Дитриха, Татьяна загрустила. Я пыталась как-то развеять ее тоску, но у меня ничего не получалось.
– Тань, может, на выходные опять к Анфисе Васильевне съездим? Хоть покупаемся. В тот-то раз у нас не получилось.
– Опять привидения половим? Героин поищем? Ведь если этот героин кто-то и нашел, то только местные. Мы ведь уже установили контакт с Анфисой Васильевной? Вот и спросим у нее напрямую. Не укусит же она нас? Нельзя такое в деревне скрыть. А уж Иван Захарович мужикам – если это мужики нашли – сто ведер самогона поставит.
И мы с Татьяной поехали.
После вечернего чая с нашей хозяйкой мы задали ей прямой вопрос. Она хитро улыбнулась и заявила:
– А я все ждала: кто прямо об этом спросит? А то шастают, шастают… Третий год шастают, ничего не говорят, копают, ругаются, закапывают, другие приезжают, снова разрывают…
– Так груз у вас? – удивленно хором спросили мы с Татьяной.
– У меня, в подполе лежит, – кивнула Анфиса Васильевна.
Мы дружно раскрыли рты.
– А… как вы его нашли?!
– Я ведь травница. Говорила же вам. Собирала я травы – время сбора-то у всех разное, так что и рано поутру приходится выходить, и вечером поздним, и даже ночью. Вот и тогда, смотрю: машина стоит иностранная у старого финского фундамента. Вспомнила, что незадолго до этого я слышала шум мотора – я тогда в лесу была. Подождала немного. Машина ухала. А мне интересно стало. Пошла я к фундаменту. Фонариком все внутри осветила и поняла, где рылись. Отодвинула камень – а там пакеты лежат. По килограмму каждый. Я их потом уже дома взвесила. Так и лежат у меня.
– А почему вы их взяли? – спросила я, приходя в себя.
– Поняла я: это что-то нехорошее. Не будут хорошую вещь так прятать. Тайно, среди ночи. Если бы то деньги были или драгоценности – тогда понятно. А так… Я, признаться, до сих пор и не знаю, что это такое.
Мы пояснили. Анфиса Васильевна тяжело вздохнула.
– Это зло надо бы сжечь, – сказала она и искоса посмотрела на нас. – Ведь скольким людям оно смерть может принести.
Татьяна взглянула на меня.
– Если Иван Захарович узнает… – открыла рот я.
– Если ты не скажешь – не узнает!
– А тебе его не жалко? Он ведь отступные тогда Вадиму выложил. И ведь Иван Захарович деньги не только на себя потратит, но и на город… И мы все равно не остановим распространение наркоты – ни в России, ни в мире. Не будет этой партии, будет другая.
– Но пусть наркоты станет хоть на десять килограммов меньше! – воскликнула Татьяна.
– Да, Юля, – кивнула Анфиса Васильевна. – А ваш Иван Захарович ведь не обеднел, выплатив неустойку? По миру с сумой не пошел?
Хозяйка спустилась в подпол и стала передавать наверх Татьяне пакеты, потом мы сложили их в две авоськи. Анфиса Васильевна взяла одну, Татьяна другую, я – лопату, чтобы закопать остатки костра, и мы отправились в ближайший лес.
Но Татьяна не успела даже вспороть первый пакет: коршунами налетели молодцы Сухорукова. Операцией руководил Лопоухий.