О городах из белого камня, внутри которых стояли войлочные юрты и курились очаги землянок. О хакане, что весной отправлялся кочевать по своим владениям, сопровождаемый войском. И ни один из простых воинов не смел приблизиться к нему на полёт стрелы, чтобы не осквернить взглядом священную особу царя…
Об аль-арсиях – избранном отряде арабов, не знавших себе равных в бою и имевших за то привилегию не сражаться против единоверцев… О знатных вельможах, что поколениями женились на красивейших пленницах и оттого были светлокожи, мягковолосы и без выпирающих скул. Вот и называли их белыми хазарами и считали едва не за особый народ.
И о хазарах чёрных – простом люде, жившем жизнью охотников и пастухов, люде бронзоволицем, узкоглазом, с чёрными косами жёстче конских хвостов…
Самого хакана булгарину видеть не привелось. Но он хорошо помнил, как однажды по степи разлетелась весть о смерти царя.
Богатую тризну справил по умершему род Ашины-Волка, издавна рождавший правителей. Множество могил – с избу каждая – вырыли для него послушные руки рабов. И все могилы, кроме одной, оставили пустыми, а могильщиков предали смерти, дабы ничья рука не потревожила священных костей…
А молодому царю, сыну прежнего, надели на шею верёвку. И, затянув хорошенько, спросили: сколько хочешь править? Столько-то и столько-то лет, – полузадушенно прохрипел новый хакан. И вступил на престол, заранее зная, что его убьют точно в назначенный срок. Если только прежде он не умрёт сам.
Ибо иначе оскудеет божественная сила хакана и удача оставит народ…
Между тем солнце ходило по небу с каждым днём всё выше и веселей. Ещё немного, и польют тёплые весенние дожди. Вскроется, полезет на берега Медведица. А там заворочается, загрохочет льдинами сама великая Рось…
Князь Радим не умер. Раны его заживали. То ли помогло чудодейственное лекарство асиль, то ли впрямь сыскалась в князе могучая сила, на которую так надеялся Абу Джафар. Одно было ясно: давно бы ему спать под курганом, если бы не Нежелана-поляница. Слепой Радим узнавал её по шагам. Он давно уже переименовал её в Ненагляду и только жалел, что не насмотрелся вдоволь на её красоту, пока имел глаза.
И ещё он говорил, что это раньше он был тёмен, а ныне прозрел…
Частым гостем стал в Новом дворе боярин Вышата. Дочь встречала его радостно, ластилась к отцу, чувствуя себя виноватой. Всякий раз уговаривала посидеть подольше. Сама, однако, домой не шла. Мало-помалу Вышата вроде как привык, что не далее лета проводит её в Круглицу. Но заметно тяжелее сделался его шаг, и гладкая палка, с которой он и раньше не расставался, теперь была нужна ему не только для красы.
Любима же поминать при нём было опасно…
Полные дни сиживал он у Радима. И нередко они беседовали втроём, потому что к Радиму заглядывал Хельги Виглафссон. Радим ему нравился, Вышату он терпел, Чуриле молча кланялся. Княгиню Звениславку всякий раз останавливал, спрашивал, как здоровье и не надо ли ей чего.
Радим ощупывал его секиру, примерял её к руке и в который раз просил рассказать о поединке с Рунольвом.
Зима сдавала всё больше. На глазах уступала теплу. Скоро, скоро в каждой избе хозяйки примутся месить пухлое сладкое тесто и вылепят из него маленьких птиц. Потом этих птиц обмажут мёдом и пойдут с ними за городское забрало закликать в гости весну. На утренней заре расстелят в поле чистый новый холст, положат на него душистый пирог и оставят всё это в дар матушке Весне. Пусть она, краса ненаглядная, отведает угощения, оденется в новину и уродит взамен добрый хлеб и долгий лён…
А там сожгут страшное чучело – злодейку Морану. И напекут в честь Солнца блинов, румяных и круглых, как оно само.
А там сойдёт снег и настанет пора бросить в землю зерно. И незримо поскачет по полям на белом коне юный Ярила. Босоногий, похожий на девушку, в белом плаще, в венке из цветов, с житными колосьями в руке… Никто не увидит его, но почувствуют все: по смятению в сердце, по неясной тоске, той самой, что гонит прочь сон и заставляет молодых девушек на ночь глядя продевать косу в висячий замок и с волнением обращаться к ещё неведомому жениху:
– Приди, милый, приди во сне ключика попросить…
И даже старый Щелкан начнёт доставать и нюхать высохший пучок пахучей степной травы, что осенью привёз ему Лют.
Скегги сын Орма, ходивший к роднику за водой, распахнул двери и закричал:
– Гроза собирается, Видга хёвдинг, промокнешь!
В круглолицем мальчишке не узнать было прежнего заморыша.
Лют и Видга охорашивались, окончательно приводили в порядок оружие и одежду. День этот был необыкновенным: накануне у молодого князя родился маленький сын.
В его доме ещё не успели позакрывать двери и сундуки, отворенные настежь для облегчения трудов юной княгини. А счастливый Чурила уже отправился к дубу, в святилище, и своими руками принёс в жертву быка. Жертвенной кровью напоили землю, а череп зверя с рогами повесили на ограду: пускай заодно неповадно будет и всякой скотьей болезни. Мясо же сложили в телегу и отвезли в Новый двор. Большой праздник будет нынче в княжеском доме!
Двоим отрокам надлежало быть на том пиру. Только место их было не за накрытыми столами, не среди весёлых гостей. Изобильные яства они лишь понюхают… Лют встанет подле князя и станет следить, чтобы не скудела перед ним еда-питьё. А Видга в числе прочих отроков устроится возле двери. И будет приглядывать, как бы Вышата Добрынич во хмелю не обидел кого из урман, а Органа не вцепился бы в глотку заезжему хазарскому купцу…
Есть и пить отроки станут потом. Всё подчистят, что останется на широких деревянных блюдах. И сами поедят, и домой отвезут.
Лют выглянул наружу, посмотрел на небо:
– Так и так ехать надо. Может, успеем ещё до грозы?..
За зиму он ещё больше вытянулся и возмужал. Чтобы поцеловать сына, Долгождана поднялась на цыпочки. Видга вывел коней, и они тронулись со двора.
И вновь разогнал свою огненную колесницу чернокудрый, золотобородый Перун! Бесстрашно мчался он в смертную битву с Чернобогом, на всю зиму замкнувшим влажные, животворные недра облачных гор!
Ветер и тот притих в ожидании бури, воздух сделался неподвижен и густ.
Тяжкими быками наступали из-за края земли налитые синевой облака. Дружно впрягшись, волокли они неохватное решето, полное чистой дождевой воды. Прочь из белых лап злодейки зимы, на землю, на луга и поля!.. Но Чернобог сдаваться не спешил, и в тучах шёл бой. Летели вороные жеребцы Перуна, грохотали ободья колёс, взвивалась и рушилась пламенная секира, зажатая в божественной деснице… Отзвуки небесной битвы, гремевшей ещё далеко, заставляли коней вздрагивать и пугливо настораживать уши.
Грозовой мрак затопил округу, когда они только-только покинули лес. Отроки поняли, что дождя уже не обгонят.