— Если бы я знал, — вздохнул Столяров. — Если бы я знал… Может быть, твой юный друг поможет нам ответить на некоторые вопросы?
Гарин покосился на Жигу, который сидел у стены, свесив голову на грудь. Его запястья были примотаны ремнями к трубе, которая тянулась вдоль пола.
— Во-первых, он мне не друг, — возразил Гарин. — А во-вторых, он до сих пор без сознания.
— Твоя наивность иногда поражает, — умилился Михаил. — Он давно очнулся. И уже раз пять проверил ремни на прочность. — Он обернулся к цыганенку и повысил голос. — Они прочные, уж можешь мне поверить. Сопляку вроде тебя точно не разорвать.
Жига медленно поднял голову и с усмешкой посмотрел на Столярова. Его темно-карие, почти черные глаза светились ненавистью. Сейчас в нем не было ничего от того забавного паренька, который декламировал в баре Янова переделанные стихи Пушкина. Цыганенок заговорил. Вернее сказать, закаркал. Слово, похожее на воронье карканье, встречалось в его речи чаще остальных, и даже Олегу, совершенно не владеющему цыганским, было ясно, что ничего хорошего оно не означает.
Михаил шагнул к Жиге, припечатал подошвой ботинка его прижатую к полу ладонь и вкрадчиво попросил:
— Говори, пожалуйста, по-русски.
В ответ цыганенок снова закаркал, будто стая ворон.
Столяров развернулся на месте — под каблуком отчетливо хрустнули кости — и тихо спросил:
— Ты понял меня?
Жига зашипел, глядя на отдавленную ладонь, потом медленно сжал пальцы в кулак.
— Я спрашиваю, ты понял меня? — повторил Михаил.
— Да… — выдохнул цыганенок. — Я мало говорить русский.
— Достаточно, чтобы глумиться над нашим литературным наследием.
— Я… ничего не буду говорить.
— Ошибаешься. — Столяров присел перед Жигой на корточки и потянул его за волосы, так чтобы их лица оказались на одном уровне. — Ты все расскажешь. По-хорошему или по-плохому, но…
Неожиданно цыганенок с шумом втянул носом сопли, явно намереваясь харкнуть в лицо врагу, но Михаила этот маневр не застал врасплох. Он резко выбросил вперед руку и воткнул три сомкнутых пальца в шею парня на сантиметр выше кадыка.
— Сам жри свои сопли, — с улыбкой сказал он. — Давай, давай, приятного аппетита! Мальчиши-Кибальчиши в роду были?
В этот момент Олег понял, что Столяров не оставит цыганенка в живых, даже если тот добровольно поделится информацией. Хотя бы из соображений самообороны. Потому что в ответном взгляде темно- карих глаз он прочел четкий и недвусмысленный смертельный приговор им обоим. И все же Гарин попытался вмешаться.
— Жига, — сказал он. — Может, ты зря упрямишься? Ты ведь даже не знаешь, о чем мы собираемся тебя спросить.
Михаил обернулся к Олегу и покачал головой.
— Зря. «Хороший опер — плохой опер» — известная игра, но у нас чертовски мало времени.
— Это ты — опер, — огрызнулся Гарин. — А я — человек.
— А этот звереныш? Он тоже человек?
— И он человек.
— Пусть так, — мягко сказал Столяров. — Только, если я не ошибаюсь, этот человек знаком с другим человеком, который лишь за последние полтора месяца отправил на тот свет почти пятьсот человек. Включая одного очень близкого тебе человека. И пока среди вас, людей, происходят такие вещи, я лучше побуду опером.
— А если ты ошибаешься?
— В таком случае я готов ответить за каждую свою ошибку.
На это Олег не нашелся, что сказать. Михаил кивнул с пониманием.
— Слушай, ты вроде спать хотел? Там, за перегородкой, я видел пару спортивных матов. Иди отдохни, завтра будет трудный день.
Это было правдой. Гарину очень хотелось спать. Но ему не хотелось оставлять цыганенка наедине с подполковником СБУ Михаилом Столяровым, которого он до этого знал как Камня, а еще раньше — как Палача. Олег хорошо представлял, чего можно ждать от этого человека, особенно когда он, как сейчас, начинает говорить подчеркнуто спокойным тоном. Поэтому твердо сказал:
— Спасибо, я еще посижу.
— Уйди, Олежка, я прошу.
— Ничего. Я знаком с твоими методами работы.
— Ни черта ты не знаком!
Столяров остановился над Жигой, засунув руки в карманы штанов и широко расставив ноги.
— Сейчас я начну задавать вопросы, — сказал он, — а ты будешь на них отвечать. За каждый вопрос, на который я не получу ответа, я буду отрезать тебе палец. Когда закончатся пальцы, я отрежу тебе уши. Потом выколю глаза. После пятнадцати вопросов без ответа ты перестанешь быть мужчиной. А теперь — внимание, первый вопрос. Легкий. Ты понял меня?
Во взгляде цыганенка не было и капли страха. Он снова выдал длинную фразу на своем родном языке, но, когда Михаил наступил ему на коленную чашечку и вежливо попросил перевести, перешел на русский.
— Я сказал… Отрежешь мне палец — завтра потеряешь два. Выколешь глаз — сам станешь слепой. Я не боюсь ни бога, ни черта, гаджо. А на тебя я плюю.
И он действительно плюнул, но самолюбие Столярова от этого не пострадало, а его ботинок стал только чище.
— Ясно. — Михаил вынул правую руку из кармана и щелкнул выкидным лезвием ножа. — Ответ не засчитан.
Жига задергался, но Столяров придавил коленом его ноги и кулаком прижал к полу ладонь с растопыренными пальцами.
«Это враг, — напомнил себе Олег. — Он помогает врагам. А значит, его руки тоже в крови. В крови Марины».
И все равно, когда кончик лезвия царапнул пол, он отвернулся. И испытал малодушное облегчение от того, что цыганенок не кричал.
— Вот так, — сказал Михаил, поднимаясь с колен. — В правом ухе ты уже не поковыряешь. Продолжим наш вечер вопросов и ответов…
— Отрежешь палец — потеряешь два! Отрежешь ухо — оглохнешь! — как проклятие, повторил Жига. На его губах блестели пузыри кровавой слюны.
Когда Михаил повернулся к цыганенку спиной, Гарину стало видно, насколько подполковнику не по себе. Он подошел к столу, за которым сидел Олег, оперся о столешницу и негромко сказал:
— Ничего не выходит. Он действительно ни черта не боится.
— Все чего-то боятся, — шепотом возразил Гарин.
— Возможно. Но как узнать, чего именно боится этот конкретный звереныш? — Столяров опустил голову. — Эх, сюда бы ампулу парапроптизола…
— А у тебя нет?
— Нет. — Михаил в задумчивости посмотрел на Олега, затем взгляд его просветлел. — Зато у тебя есть!
— Ты имеешь в виду…
— Да! Ты ведь уже делал это, помнишь? Во время атаки наемников.
Гарин помнил. Когда они со Столяровым отбивались от отряда из тридцати наемников, Олегу удалось нейтрализовать одного из штурмовиков, обрушив на бойца его же собственные страхи. По сходному принципу действовало лекарство, которое использовал в своей допросной практике Михаил. Официально оно называлось парапроптизол. Неофициально — прививка страха. Гарин не мог знать, каких именно ужасов навоображал себе несчастный наемник, чтение человеческих мыслей было за гранью его возможностей, зато он видел, как боец элитного подразделения скулил, точно младенец, и пытался зарыться в землю.