* * *
«Мелочевку» сдавать любым встречным барыгам «инструкциями» ученых, на которых я теперь фактически работал, не возбранялось. Зона кроме по-настоящему ценных, интересующих науку артефактов производила и «бижутерию» — множество мелочи, свойства которой были давно изучены или же вовсе не обладавшей никакими аномальными характеристиками. «Черные кораллы» из «жарок», «русалочьи слезы», «самоцветы», «трубки», «вдовьи глазки» — эти и еще с полсотни как минимум других разновидностей местного мелкого хабара науку вообще не интересовали, и если ученые покупали «ляльки», то уже на свои деньги, в коллекцию, либо для перепродажи. Ассортимент «бижутерии» обновлялся после каждого Выброса, и сталкер, притащивший «ботаникам» какую-нибудь невиданную вещицу, мог сорвать неплохой куш, однако уже очень скоро цена нового артефакта, буде тот оказывался пустяковым, падала с нескольких десятков тысяч до стоимости пачки патронов или пары банок тушенки. Зато «бижутерия» всегда пользовалась стабильным спросом как среди барыг, так и среди посредников. Словно сговорившись, эти две группы местных торговцев предлагали за мелочевку зачастую просто смешные цены — не раз бывало, что за десяток неплохих «самоцветов» я получал всего тридцать-сорок зеленых рублей. В то же время, и я точно это знал, на Большой земле один такой «самоцвет» покупался коллекционерами и ювелирами уже за сотни и даже тысячи долларов. Впрочем, при находке особенно красивого камня можно было и поторговаться — барыги легко шли на уступки, увидев редкую расцветку или размер. Сегодня, собственно, на «самоцветы» я разжился — мощная знакомая «плешь» на склоне песчаного холма заметно сместилась за время моего отсутствия, и в покрасневшем, пылеватом песке я отыскал несколько мелких камешков насыщенного кровавого цвета с ярким стеклянным блеском на гранях. Чуть дальше, уже в зоне действия аномалии, виднелось еще пять отличных «самоцветов», но ползти за ними я уже не рискнул — «плешь» обманчиво мягко потянула за руку, поднялся слабый ветерок, а в пальцах начало неприятно покалывать от прилившей крови. Палку, которой я попытался достать камешки, с громким хлопком затянуло в центр аномалии, в тугой, мутно-радужный слой сжатого страшной тяжестью воздуха, где и превратило в тонкий серый блин под глухой, утробный рокот потревоженной «плеши». Решив не искушать судьбу, я быстро убрался от гравитационной аномалии. На небольшой свалке строительного мусора, оставшегося с незапамятных времен у заросшей асфальтированной дороги, я нашел две маленькие «трубки» и «трутовик» — тоже не ахти что, но на ужин в Баре хватит точно. Место было интересное, по ходу, не особенно изученное. Полазить в кучах битых кирпичей, разбухшего гипсолита и проржавевших панцирных коек следовало бы внимательнее — как ни странно, именно вот в таких горках разнородного мусора иногда появляются вещи, которые вполне могут обеспечить пару-тройку лет безбедного существования. Горик Сипатый на такой вот заброшенной свалке нашел свинцовую оболочку от кабеля… точнее, эта оболочка была когда-то свинцовой. Ученые так и сказали — свинец, мол, с золотом совсем рядом стоит, вот и произошла спонтанная трансмутация элементов. Сказать — сказали, а вот отчего оно так получилось и почему, это уже, извините, не к нам, сами догадайтесь. Спрашивали Горика, где, мол, и как нашел, а он от счастья и выпитой на радостях бутылки еле языком ворочает. Ну, допытались, когда протрезвел, что в яме и что земля там была совсем черная, пережженная, словно от мощной «жарки», сыпалась как зола. И оболочка от кабеля густым, желтым светом отблескивала аккурат из середины выгоревшей ямины, и внутри нее даже остатки проводов были, тоже сгоревшие, в оплавленной изоляции. И еще, говорил, фонило из ямы как надо, хотя сама шестикилограммовая золотая труба чистой оказалась. И в плане радиации, и в плане самого золота. Отсыпали ему ботаники за нее богато… не столько за сам металл, сколько за научную ценность находки. Понятно, что гонорар в десятки раз меньше положенного был, однако и снарягой Сипатый закупился самой лучшей, и ствол недешевый приобрел, и заначку большую сделал, не считая того, что неделю весь Бар за свой счет угощал. Плохо, правда, история эта закончилась — подловили Горика бандиты. Кто труп нашел, рассказали, что живого места на сталкере не осталось. И комбез отличнейший, и оружие, и, видать, тайник с деньгами Корольку отошли, что лютовал когда-то на Свалке со своими отморозками. Не от большого ума — удачей хвалиться… а сталкеры с тех пор начали в «жарки» свинец кидать, старые аккумуляторы курочить, такие же «выгоревшие» ямы искали, да толку не было. Не хотела больше Зона никого так одаривать.
С сожалением вздохнув, я посмотрел на небо — смеркаться еще не начало, но время уже было предвечернее, легкий намек на сумерки обозначился под кронами небольшой рощицы, где, собственно, и виднелись пестрые, просевшие мусорные холмы. Местечко скорее всего уловистое, но спешки оно терпеть не станет, чувствую, что гробануться тут можно на счет раз: и деревца местами враскоряку, и травка на холмиках не растет совсем, и еще боковым зрением вижу, как что-то в воздухе сереет узкой такой, косой полоской, словно дымок от костра тянется над кучами. Вернусь. Обязательно вернусь на это место на весь день, чтоб очень медленно, аккуратно полазить между горок. Можно было бы и сейчас, но… Эх, Хип, не хватает мне твоей помощи. На пару с тобой щелкали мы такие участки не сказать что просто, не как орешки, но щелкали. Ты на подстраховке, смотришь, пока я в перспективный, хабаристый участок лезу — со стороны многие бяки лучше видно, да и две пары опытных глаз куда лучше одной. И за спину я был спокоен и… и легче мне с тобой было, факт. Тяжеловато заново привыкать в одиночку по Зоне лазить…
И вдруг накатило к горлу шерстяным, колючим комом. Я просто встал, не совсем понимая, отчего бы это, давно уже все спокойно, нейтрально даже воспринимаю, правильно Зотов подметил, что я каким-то заторможенным, серым вернулся. А вот поди ж ты. Не скучаю, не жалею, а погано так, что хоть вой. И не в аномалиях дело, не в свалочке этой интересной, и не в необычной, прохладной пустоте там, где раньше я чувствовал твое плечо. Просто погано. Жжет в сердце непонятной, слепой тоской, нехватка чего-то, острая, сильная, а чего именно — пока не пойму сам. Тоска.
Не в моих привычках так делать, но… рука уже тянется к карману с фляжкой. Глоток. Еще один. Третий. Ну, вроде полегчало на душе от жаркой, крепкой горечи, и посудинка стала еще немного легче, уже наполовину где-то в ней плещется. Ладно, антистрессовый препарат переводить не буду, пригодится на более острые случаи. А вот в баре этом «свободовском», в «Жмоте», видит Зона, я сегодня накушаюсь. «Самоцветов» и прочей мелочи вполне хватит не только на патроны, но и на пару емкостей более-менее крепкого алкоголя, того же коньяка, пусть не пяти звезд, но все же… должен быть у «фрименов» некоторый ассортимент, на то они и «фримены». По крайней мере слышал я от Зотова, что снабжение «Свободы» с некоторых пор наладилось. Все, на фиг, настроения нет совсем. Пора топать к бункеру на Кордоне.
Когда я вышел к низкому, заросшему травой холму, на котором не сразу даже можно было разглядеть толстую стальную дверь, уже заметно стемнело. Не настолько, правда, чтоб не рассмотреть большой лист из покрашенной ДСП, на котором довольно талантливо был изображен толстяк с недовольным, кислым выражением лица. «Хабар принес?» — вопрошал он через облачко, вылетающее изо рта, а на втором облачке, изображенном над головой, можно было разобрать надпись: «Бар Старый Жмот» и помельче — «территория Свободы».