— Ничего, Ирочка, про меня тоже говорили: под забором умрет. А вот видишь, хорошо все устроилось. Главное — удачно выйти замуж. За богатством не гонись, ищи работящего, лучше всего деревенского парня, на земле от голода не умрешь, все свое.
Еще Иру иногда жалела мама. Люба покупала дочке карамельки и тайком совала их девочке, нервно предупреждая:
— Съешь быстро и никому ни слова: ни отцу, ни брату.
— А почему Костьке про сладкое говорить нельзя? — один раз поинтересовалась наивная второклассница.
Люба вздрогнула и шепотом ответила — Он хуже Олега. Хоть маленький, а зверь.
Слова мамы крепко запали в сердце Иры, и девочка с той поры стала бояться еще и младшего брата.
Иногда Ирине снился кошмар. Она идет по цветущему саду, впереди, у яблони, стоит симпатичный русоволосый парень в ярко-красной рубашке. Девочка понимает, что он замечательный, и кидается к юноше, но тут на дорожке возникает Олег и с дикими воплями начинает лупить дочь.
Ира вырывается из рук отца, несется к блондину, но тут откуда ни возьмись появляется Костя с горящими от ярости глазами. Он протягивает к сестре руки, Ира ловко уворачивается, но конечности Константина удлиняются, удлиняются, удлиняются, на пальцах появляются когти, кожа стремительно обрастает шерстью…
На этом месте Ира, как правило, просыпалась, а потом долго сидела на кровати, прижимая руки к груди, где бешено колотилось сердце.
Справедливости ради стоит отметить, что Костя никогда не конфликтовал с сестрой. Когда брату исполнилось четырнадцать, он даже начал делать Ире подарки: то шоколадку принесет, то губную помаду. Но Ирина все равно боялась Константина. Один раз девушка стала свидетелем драки между отцом и братом. Олег привычно, походя, отпустил Косте затрещину, а подросток вдруг ловко сбил отца с ног, сел на него сверху и, пару раз стукнув папеньку лбом о паркет, заявил:
— Еще раз ко мне прикоснешься, шею сверну или ночью придушу!
К огромному удивлению Иры, Олег молча стер-1 пел заявление сына. С тех пор он Костю не бил, зато Ире стало доставаться еще больше. Брат, притаскивавший изредка презенты, защищать сестру не собирался.
Хорошо Ире было лишь в деревне, в Прюкове, куда увозила детей на лето бабушка. Олег оставался в Москве, и девочка наслаждалась покоем.
Накануне восемнадцатилетия Ирины, в июне месяце. Люба тяжело заболела. Ей спешно сделали операцию, но неудачно, стало понятно, что до осени женщине не дожить. Из клиники ее мгновенно выписали, медики не хотели портить статистику. Чтобы легче дышалось, Люба впервые в жизни тоже уехала на лето в Прюково.
А вскоре она сказала дочери:
— Выходи замуж за Алексея.
— За кого? — удивилась Ира.
— — За сына хозяев, — прошептала мама. — Он тебе подходит, свекрови нет, а свекор, похоже, не жилец. Останетесь сами по себе, на земле, с домом.
Что тебе в Москве делать? Умру, Олег совсем распояшется, ты же ему не родная кровь, нагуляла я тебя. Давай, пока я жива, свадьбу затеем…
— Надо же и у него согласия спросить, — растерялась Ира, — вдруг у парня невеста есть?
— Нету никакой невесты, я знаю, — вздохнула Люба. — Ему хозяйка в дом нужна, ты подойдешь.
Подумай денек и соглашайся, это твой шанс.
Обескураженная Ира вышла в сад, начинавшийся прямо возле избы, и вздрогнула — у буйно цветущего куста калины стоял Алексей, белокурый, одетый в красную рубаху. Он словно явился из сна девушки, того самого, который всегда заканчивался кошмаром. Но сейчас ей улыбалось ясное утро, ни Олега, ни брата, превращавшегося в том сне в оборотня, и в помине не было. Ира вспомнила тут же преподавательницу по домоводству, Тамару Федоровну, ее речи о крестьянском счастье и поверила: вот он, суженый, теперь жизнь потечет иначе.
Особо долго молодые не женихались, через неделю отнесли заявление в ЗАГС, а потом сыграли тихую свадьбу. Успели отгулять до смерти родителей — Люба умерла на двенадцатый день после бракосочетания дочери, а отец Алексея скончался в ноябре.
Началась деревенская жизнь. Иру не пугали бытовые трудности, она безропотно таскала ведра из колодца, сажала огород и колола дрова. Правда, у нее, горожанки, плохо рос даже укроп, что уж там говорить о каких-нибудь огурцах. Но девушка храбро сражалась со всеми трудностями, из колеи ее выбивало лишь одно обстоятельство: редкостная лень мужа.
Алексей не желал ничего делать, и все работы по дому выполняла Ира. Она научилась ловко управляться с молотком, дрелью и не путала гвоздь с шурупом. Жена пыталась отремонтировать избу, а муж лежал на раскладушке в саду или на огороде и наблюдал за облаками. Вечером он приходил в дом, выпивал кружку молока, съедал кашу и мечтательно говорил:
— Эх, кабы мне денег… Вот бы зажил! Говорят, в нашем лесу клад зарыт. Отыскать бы его… Там несметные тысячи спрятаны!
Ира отворачивалась к плите. Первое время она еще пыталась воспитать супруга, но потом поняла: зряшное это дело.
Через пару лет лежания в огороде Алексей неожиданно нашел себе работу — стал пасти местное стадо. Ходил за коровами с длинным кнутом на плече и по-прежнему мечтал отрыть тщательно спрятанные чужие деньги.
Ира чувствовала себя хуже и хуже — у нее тупо ныла грудь, хозяйство начало приходить в упадок.
Корову продали, козу и кроликов тоже, даже кур кормить хозяйке стало трудно. А Алексей по вечерам твердил об одном и том же:
— Эх, говорят, у реки сундук схован…
В принципе Кононова можно было считать идеальным спутником жизни: он не пил, не курил, не ругал жену, довольствовался малым, не требовал мяса в супе… Вот только ничего не хотел делать, существовал, как кот. Впрочем, сравнение не совсем верное, женщины Алексея тоже не интересовали. Пастух лишь мечтал, изредка удивляя супругу заявлениями:
— Представляешь, Ира, вот найду я ожерелье с брильянтами… Что делать станем?
— И откуда оно тут возьмется? — пыталась спустить мечтателя с небес на землю супруга.
— А потеряет кто…
— Некому здесь драгоценности расшвыривать.
— Ну.., дачники.
— Сюда лишь нищета едет! — обрывала мужа Ира.
Алексей обиженно замолкал, потом бубнил:
— Вот ты какая.., скучная…
— Да уж такая, — качала головой Ирина. — Некогда мне веселиться, надо картошку окучивать, иначе зимой животы от голода сведет.