– Но однажды в этом мертвом мире появился один cap г…
– Человек с Земли? – быстро спросил Гильза.
Сыщик кивнул, сделав знак молчать.
– Он пришел из другого, еще более далекого и мрачного мира, названия которого никто и не слышал. Лица его я не видел: он скрывал его черной противопылевой маской – там все время бушуют пылевые бури. Но я помню его глаза – холодные и жестокие. Я сам не ангел, повидал разных мерзавцев, но эти глаза мне запомнились особо. Глаза убийцы. Он сам разыскал меня в одном из погибших городов. И предложил неслыханный куш – лишь за то, чтобы я переправил из мертвого мира несколько партий груза в окраинный мир, именуемый Землей…
Стикс в очередной раз затих. Он словно терял последние силы, ведя этот нехитрый рассказ:
– Больше этого сарга я не видел. И даже успел забыть про него. Но спустя какое-то время от его имени пришел Голдриг…
Лицо Штыря исказилось ненавистью.
– Он, как и я, стикс, но выходец из враждебного клана. Наверное, дело того стоило, раз он предложил мне сделку. Это казалось плевым делом – всего лишь тайно переправить десять небольших пакетов. С девятью так и вышло: я просто оставлял посылки в назначенном мне месте. Последнюю же передать не удалось – мне оставили на стене предупреждение о том, что канал раскрыт…
– Кто предупредил тебя? – облизывая пересохшие губы, спросил сыщик. – Ты знаешь адресатов груза?
– Не знаю, – стикс покачал головой. – Но я сделал то, что и должен был сделать в таком случае: вернул посылку тому, кто мне ее дал. Голдригу.
– Кто же он, этот Голдриг? – сдавленным голосом спросил Гильза.
– Тот, кто убил их всех, – эхом отозвался Штырь.
Помолчав, добавил:
– Думаю, он доставит груз лично. И, наверное, он уже в Лагоре. А значит, скоро будет там, в Москве. Это последняя партия. Когда она дойдет до тех, кому предназначена…
Он замолчал.
– И что же будет? – спросил Гильза.
– Будет уже поздно.
– Понятно… – сыщик опустился на плоский камень – такой же, на каком сидел Штырь. – И где их искать, этих адресатов?
– Я знаю только того, кто сейчас с посылкой, – ответил Штырь. – Одного этого оказалось достаточно, чтобы вырезать под корень мой клан… Вот его имя, написано им самим. Среди контрабандистов он известен, так что дело за вами. Больше я ничего не знаю. Но вы должны найти ИХ и сделать то, что я уже не успею.
Хитрук молча принял из рук стикса картонку – вроде той, которую в свое время нашли в кармане его плаща. На одной стороне были все те же, непонятные в воздухе Стикса письмена, на другой же – незнакомые корявые буквы.
– Можно?
Гильза взял карточку из рук сыщика.
Вдруг вскрикнул и выронил ее из рук.
– Что-то не так? – подозрительно спросил детектив, поднимая упавшую картонку.
– Нет-нет, показалось… – пробормотал Гильза.
Он соврал.
С ним действительно произошло что-то странное. Будто этот предмет обжег его. Болезненная вспышка – словно всплеск пробудившейся памяти.
То, от чего стало вдруг невыносимо страшно.
– Все в порядке, – словно самому себе сказал юноша.
– Тогда идем! – сказал детектив решительно.
Благодарить Штыря он, видимо, не счел нужным.
Просто поднялся и быстро направился к выходу. Гильза отправился следом. У выхода задержался и посмотрел на стикса. Тот продолжал сидеть в оцепенении, словно из него вынули батарейки.
– Что это с ним? – уже на улице поинтересовался практикант.
– Он умирает. Жизненную силу стиксов несет весь клан. Если их остается меньше двух-трех, они не могут существовать дальше. Тот, кто оставил ему жизнь, выбрал ему долгую и мучительную смерть. Впрочем, зная про его делишки и дела почившего клана, такой финал закономерен.
Некоторое время они шли молча. Потом сыщик добавил:
– Кстати, о финале. Когда я узнавал, где находится эта служба доставки, я заодно поинтересовался и местной традицией свинопоклонничества. Она с самого начала показалась мне странной. Знаешь, какой сюрприз ждет нашего парнокопытного друга?
– Какой?
– Ты будешь смеяться: его все-таки съедят. Причем в особо изощренной форме: живьем, пока он трепыхается и чувствует боль. Потихоньку, постепенно – они это умеют и ценят. Большие затейники и гурманы, эти стиксы. Обглодают все кости, выжрут все внутренности, а наш Окорок до последнего будет визжать и надеяться, что это какая-то нелепая ошибка.
– Но как же так?! – обмер Гильза. – А как же рассказы про райскую поросячью жизнь, про то, что они здесь вроде домашних котов?!
– Чистый обман и замануха, – подмигнул сыщик. – Чтобы еда сама стремилась в этот прожорливый мир. Знаешь, есть рыба такая – у нее на отростке-поводке перед пастью болтается светящийся «фонарик». И мелкая рыбешка сама плывет на свет – прямо в зубастую пасть. Очень удобно.
– Как-то нехорошо получилось…
– Такова жизнь, – пожал плечами ИО.
– А давайте его спасем! – жалобно взмолился Гильза. – Ну, как это можно: он говорит, понимает все, а его возьмут и сожрут таким зверским образом! К тому же, это подло – так заманивать ничего не подозревающую жертву!
– Да, благородства тут не много. Стиксы есть стиксы. Но если мы вернем его в Лагор и отпустим – нас лишат заработка.
– Да на что нам нужны такие заработки! – хмуро сказал Гильза. – Окорок, конечно, полная свинья, но помочь ему надо!
– А обо мне ты подумал?! – недовольно воскликнул детектив. – Опять протаскивать между мирами такую тушу! А мне еще твоих адресатов искать!
Но, наткнувшись на умоляющий взгляд Гильзы, сыщик глубоко вздохнул и махнул рукой.
Окорока держали неподалеку от дома-скалы, в странной шарообразной клетке, будто выпиленной из цельного камня. Завидев посыльных, Окорок тоненько завизжал:
– Спасите! Помогите! Меня, кажется, хотят сожрать!
Хитрук присел рядом с клеткой и грустно посмотрел на свина:
– А может, тебе надо смириться? Может, это просто судьба такая?
– Нет!!! – хрюкнул Окорок, уткнувшись рылом в просвет между каменными «прутьями» клетки. – Не может у меня быть такой судьбы! Я еще слишком молод, у меня все впереди! У меня планы!
– Ну ладно, – сказал сыщик. – Тогда будем перемещаться обратно!
– Но я же боюсь! – заныл свин. – Я же…
Гулко ухнуло. Окорок шлепнулся на дно клетки. Сыщик спрятал револьвер. Просунул руку между «прутьями», нащупал теплое брюхо, прикрыл глаза.
– Как же мне надоело это свинство! – с чувством пожаловался он. – Только ради тебя, мой юный падаван. Чтоб не душить в зародыше твои благородные порывы…