– Вот мы и вернулись. – Что он мог еще сказать?
– Да, и вовремя.
– Вряд ли вовремя...
– Вовремя, – повторил Ларрэн, – вы уничтожили не только зло Вархи, но и Ройгу. Случись иначе, два зла – древнее и пришлое – продолжали бы грозить Тарре. Дети Звезд искупили свой грех перед этим миром или почти искупили. Прости, что говорю такие слова, Нэо, но Уводящая освобождает и от ложной скромности, и от ложной гордости. А теперь мы должны исполнить свой долг, Король Лебедей!
Разведчик вздрогнул, поняв, что Лунный Король обращается к нему. Он, Рамиэрль, глава дома Розы клана Лебедя, пережившего Разлуку, сын Астена Кленовой Ветви, племянник и наследник Эмзара Снежное Крыло, вступал на призрачный трон. Король без королевства, без подданных, без власти. Талисман клана разрушен в Войну Оленя, в мире Тарры, кроме него, остался, если остался, лишь один Лебедь – Клэри, но война по-прежнему идет...
– Мы найдем свое место в этой войне, – тихо сказал Рамиэрль.
Ларрэн промолчал, зато все заполнил душераздирающий вой. Пошатываясь, Нэо выбрался на улицу. Лльяма пришла в себя и добрела до Лебединого Гнезда. Черная, окруженная тоненьким алым ореолом фигура, похожая и не похожая на волка, сидела у входа в Зал Совета, задрав голову к темному небу, и выла. Роман устало подумал, что ее слышно за много вес вокруг, и вздрогнул, поняв, что слушать как раз и некому. Надо было надеть на тварь из Бездны защитные «доспехи», спасая ее от Тарры, а Тарру от нее, но Нэо Рамиэрль не спешил. Пусть плачет... Плачет по тем, кто погиб, защищая ненужный рубеж.
Огненная тварь провожала таррских Лебедей в их последний полет, в вышине таяли сотни багровых искр, не похожих на пламя Вархи, как Свет не похож на Тьму, но именно Тьма и Свет спасли их. Спасли и позволили победить сначала того, кто превратил Тарру в сгусток боли, а затем и ройгианское безумие.
Лльяма взвыла громче, ей и вправду было больно – так плачут лишь живые и чувствующие об ушедших, но любимых. Роман смотрел на рыдающую Тьму и молчал. Он не мог ни рыдать, ни петь, только помнить. И еще жить и драться. Они вернулись. Они нужны. А горе – что ж, оно будет ездить с ним в седле и схватит за горло, когда все кончится. Если они отобьются и уцелеют, придет время скорби по тем, кто уже погиб, и по тем, кто еще не бросился в огонь, спасая других, но бросится, когда пробьет его ора. Время скорби еще наступит, но сначала – время ярости.
2896 год от В.И. 29-й день месяца Сирены. ЭР-АТЭВ ГИДАЛ
Глядя на алый цветок, Иоанн мучительно раздумывал, что делать. Явленных доказательств было достаточно, ему и впрямь явился святой Эрасти, и его, Иоанна, долг исполнить все, что тот велел Но как это сделать? Как доставить в Арцию бесценное сокровище? В одиночку это сделать невозможно, а довериться кому бы то ни было нельзя. И как он сможет тайно от братьев по вере проникнуть в главный храм Арции и внести туда картины? Что сказать братии? Солгать? Удовлетвориться полуправдой?
Один через пустыню да еще с таким грузом он не пройдет, нужен спутник. Если б молодой язычник все еще был в монастыре... Яфе знает Гидал, владеет саблей, хотя... Хотя спутник-атэв в Арции привлек бы ненужное внимание. Ненужное? А если... а если атэвов будет много?!
Мысль показалась кощунственной, немыслимой, невозможной, но это был выход, и, похоже, единственный! Не сам ли святой Эрасти сказал своему избраннику, что во имя цели он должен пойти на все. Даже на то, чтобы натравить язычников на Святой град! Если в Арцию вторгнутся атэвы, никто не обратит внимание на поклажу одной из тысяч лошадей. Странно, но Иоанн даже не подумал о том, пойдут ли за ним почитатели Баадука. Твердой походкой, опираясь на Вечноцветущий посох, владыка направился к воротам, в первый раз не подумав ни о братии, ни о том, что скажет или сделает калиф.
Монах-приворотник суетливо закрутил ручку подъемного механизма, опуская узкий наклонный мост, и Иоанн, тяжело ступая, направился к лагерю атэвов. Те, разумеется, увидели его сразу же: если воины калифа берутся кого-то или что-то сторожить, они не пропустят и муху (если та, разумеется, не вздумает вылететь через подземный ход, по которому и ушли Яфе и Николай). Не успел владыка пройти половину расстояния, отделяющего монастырь от лагеря, как ему навстречу вышел зрелый атэвский воин в простой белой одежде, но в синем дзибане [53] и с роскошной саблей на боку. Атэв шел быстрее клирика, и когда они встретились, до лагеря было еще довольно далеко.
– Склоняю свое ухо к устам старшего калкса [54] , – Али с достоинством коснулся висков, уголков губ и сердца.
– Я пришел говорить с тобой о клятве Майхуба, – Иоанн вперил взгляд в чужие черные глаза, – пришло время ее исполнить. Ты и твои люди избраны, чтобы сопровождать меня и то, что будет со мной, в Арцию. У нас мало времени, мы должны успеть к Светлому Рассвету, вы называете этот день Конем Солнца.
– Почему я должен верить тебе, пастырь хансиров?
По тому, как воин в синем дзибане задал вопрос, Иоанн понял: тот отнесся к его словам серьезно, но ему нужны доказательства. Владыка заговорил с язычником так же доверительно, как заговорил бы с иеромонахом Игнатием, которого прочил себе в преемники. Правда, клирику пришлось делать поправку на атэвскую манеру изъясняться и незнание того, что арцийцы узнают, еще лежа в колыбели.
– Мне явился во сне тот, во имя которого построена наша обитель. Он велел мне взять то, что хранится в ней, и тайно доставить в главный храм Святого города Кантиски. А когда я проснулся, то увидел, что на моем посохе появился новый цветок. Он красный, как кровь. Как та звезда, которую вы называете сердцем Воина, а мы – Ангезой или Волчьей. Это знамение. Даже если я погублю душу и сожгу половину Святого города, я должен сделать то, что должен, – именно так закончил бы свою речь атэв, которых за свои семьдесят три года Иоанн повидал достаточно.
– Я вижу то, что вижу. И я верю, что ты сказал правду. Ты хочешь, чтобы мы пошли за тобой? Но нас слишком много, чтобы пройти незаметно, и слишком мало, чтобы прорваться с боем. Судьба каждого эр-генуби [55] висит на его поясе рядом с саблей, – Али задумчиво потрогал шрам на подбородке, – мы умрем там, где умрем, но хочет ли Баадук того же, что твой пророк? И верно ли, что настали предсказанные времена и древо Ада прорастает там, где упало семя Зла?
– Это так же истинно, как то, что на Вечноцветущем посохе расцвел цветок войны. Но я тебе сказал еще не все. Уже год как идет бой, и ведут его Яфе, сын Усмана, и Николай, брат наш по вере. Ибо один есть Меч Добра, а другой – Посох. В книге, которую мы чтим, как вы Наширу [56] , исчезли слова молитвы и вместо них появились иные. Так было предназначено. Яфе и Николай вступили на дорогу от воды к огню и от огня к ветру.