Первой к огромным дверям подошла лльяма и зарычала, давая понять, что внутри нет ничего хорошего даже в сравнении с бушевавшим снаружи адом. Огневушка была права, от храма веяло той безумной, извращенной силой, которую Роман почуял, когда Эмзар в их последнюю встречу на мгновение разорвал Кольцо. Нэо с тревогой взглянул на Норгэреля, если его болезнь все же связана с Вархой.
– Со мной все в порядке, – натянуто улыбнулся родич. Ему было не по себе, как и всем им, но он, без сомнения, был здоров, – раз нужно, мы войдем, но как это сделать? Сдается мне, эти двери настоящие и они заперты.
В одном Норгэрель ошибался, в другом – нет. Двери существовали, но заперты не были, напротив, стоило Роману подойти поближе, и чудовищные створки медленно и бесшумно, как в ночном кошмаре, раздвинулись. Путь был свободен. Нэо Рамиэрль отнюдь не был трусом, но годы странствий, поражений и побед сделали его осмотрительным, бросаться очертя голову навстречу неведомому не стоило.
– Волчонка, ты-то что думаешь?
Волчонка думала плохо, о чем недвусмысленно свидетельствовали пробегавшие по хребту багровые искры. Ей не нравилось то, что пряталось внутри.
– Нас приглашают, – настойчиво сказал Аддари, – идем!
– Ты полагаешь?
– Нэо, куда бы мы ни провалились, хуже не будет! Куда угодно, но подальше отсюда! – перед глазами Солнечного принца все еще был умирающий город, где отринувший спасение полководец и его воины мечом и словом заставляли обреченных встретить смерть, оставаясь людьми, а не обезумевшим стадом. Когда ошалевший от ужаса и вина еще не старый мужчина прямо на улице повалил совсем юную девчонку, вождь зарубил его и пошел дальше сквозь толпу, уговаривая и, если нужно, убивая.
Сколько раз он отказывался от спасения, обрекая на муки не только себя, но и жену, и дочь? Сколько раз метался по забитым народом улицам, обуздывая добрых горожан, в свой последний день превратившихся в насильников и грабителей? И сколько раз он еще пройдет через это? Он, и та, которая его любит, и остальные осужденные... За что?! Звездный Лебедь, за что?!
– Ты прав, идем, но осторожно. Я ничего не имею ни против Бездны, ни против Света, но здесь не только Сила, но и Воля, и Воля эта хуже не придумаешь... Волчонка, вперед.
Лльяма укоризненно вякнула, но пошла первой, вторым двинулся Аддари, Нэо и Норгэрель шагнули одновременно. Ничего не произошло, если не считать того, что ворота, пропустив гостей, немедленно сомкнулись. Даже не сомкнулись, исчезли.
2896 год от В.И. 28-й день месяца Лебедя. АРЦИЯ. МУНТ
Все было так и не так. Этот странный наемник не желал убираться из памяти. Наглец и негодяй спас ее от смерти. В этом Мария убедилась, узнав о сожженных «чумных деревнях» на севере Ландея. Пьер, как мог, отгораживался от мятежных провинций, и жизнь тех, кто случайно оказался в ловушке, не стоила ничего. Ее безумная мысль отдаться Хозе оказалась не столь уж и безумной. Мириец ушел сам и вытащил свою случайную подругу.
Зря она ему сказала про Ее Иносенсию, островитяне сестер ненавидят. Влюбленный в Анастазию Бекко – исключение. Если б не это, Хозе проводил бы ее до столицы, а так ей пришлось сначала долго идти пешком, пугаясь каждого звука, потом трястись на какой-то повозке. Она рискнула открыть свое имя только в Лаге, куда за ней прискакали Белые рыцари.
Сидя в высоком седле в окружении воинов с кохалонговыми ожерельями на груди, Мария поняла, что все кончилось, и тут же мелькнула предательская мысль: а что бы было, отправься она с Хозе на север? Они бы ехали днем на одном коне, а ночами спали под одним плащом. В замке Гран-Гийо мириец наверняка бы пришелся ко двору, а она? Что стала бы она делать в этом захолустье? Хотя они могли разведать, что думает северная знать, найти проклятого рифмоплета и вернуться.
Может быть, Хозе передумал и согласился бы стать одним из рыцарей Оленя. Он смышлен, ловок, недурен собой, а происхождение... Происхождение важно для светского дворянства, а в ордене все решает сила, сноровка и близость к Предстоятелям. Анастазия благоволит к мирийцам, она могла бы приблизить Хозе к себе. Странное дело, Мария почувствовала, что ей бы это отнюдь не понравилось.
Один из сопровождавших сестру рыцарей заговорил о последних новостях, Мария ответила. В светло-карих глазах воина дрожал огонек, который нельзя ни с чем спутать, и девушка резко оборвала беседу, послав коня вперед. Наглец и дурак! Ворона в павлиньих перьях! И на коне сидит, как собака на заборе...
Рыцарь, видимо, поняв, что вел себя излишне вольно, затерялся среди товарищей. Мария молча ехала впереди, думая, что говорить Ее Иносенсии. О выходке Тартю Предстоятельница, без сомнения, уже осведомлена. Правильно ли она сделала, что вернулась? Анастазия ошибок не прощает. И что, ей рассказать о Хозе или вообще промолчать? Слишком рискованно. Мария слышала, что опытный человек всегда отличит девственницу от женщины, а Анастазия была более, чем опытной. В конце концов, девушка решила рассказать все, кроме причины, толкнувшей ее в мужские объятия. Она заплатила собой за свободу, только и всего. Немного подумав, Мария решила не говорить, что ее любовник оказался мирийцем. Не нужно, чтобы кто-то, пусть и случайно, догадался, с кем она была, ведь Хозе узнал о ней слишком много.
2896 год от В.И. 28-й день месяца Лебедя. ОРГОНДА. БЕРЕГ НЬЕРА
Диего Артьенде придирчиво осмотрел букет ранних астр, заменил фиолетовую на белую и убрал одну, у которой несколько лепестков были сморщенными и почерневшими.
– Сигнор Аршо-Жуай должен остаться доволен, – задумчиво произнес мириец, любуясь на дело рук своих, – боюсь, гвоздики, которые я ему вручил прошлый раз, уже завяли.
– Диего, – герцог Мальвани с трудом сдерживал смех, – ты невозможен.
– Разве? – Артьенде тронул приколотый к расстегнутой по случаю жары легкой куртке цветок, – но мне нравится преподносить ифранцу цветы. Хотелось бы, чтоб он понимал их язык, но в этом я не уверен...
– Я думаю, главное он понимает.
– Главное? – мириец поднял черную бровь. – Я ни разу не повторился, составляя букеты.
– Проклятый тебя побери, Диего, – последний год выдался невеселым, но земляк Рафаэля вновь научил Мальвани смеяться, – ты со своими букетами не лучше наших капралов, которые показывают ифранцам свой зад в надежде, что кто-то смотрит в окуляр на наш берег.
– Ньер очень широк, – неодобрительно заметил мириец, – у нас нет таких рек. Если б он был уже, через него можно было б переговариваться.
– Табит уже Ньера, я присутствовал при обмене солдатскими любезностями. Они не меняются веками.
– Потому я и предпочитаю цветы. Обещаю, этой же ночью они будут в руках Ипполита. Скоро стемнеет, – Диего оценивающе глянул на пылающий горизонт, – мне пора возвращаться.
– Ты мог прислать кого-то другого.
– На ифранском берегу цветы хуже, моему коню нравится плавать, а я люблю сам выслушивать приказы. Нашим прогулкам скоро придет конец, не правда ли?