Вот и сегодня мы сидели, в сотый раз обсуждая то, что нас ждет. Шани рассказывал, как они укрепляют Гверганду и устье Адены. По всему выходило, что у этого рубежа уже сейчас надолго застрянет любая армия, а взять его до осенних штормов, делавших Прибрежный путь непроходимым, и вовсе невозможно. Кроме того, Шани сделал то, что убедило бы в подлинности его маски самого завзятого скептика, — он, правда с помощью Феликса, очистил Гверганду. Шаг воистину дерзкий и опасный, но с военной точки зрения необходимый. Жители города могли выбирать, переселиться ли им в Идакону или уйти под руку Михая Годоя, остаться же в городе могли лишь участники Священного похода.
Те, кто решил покинуть город, получили за оставленное имущество звонкой монетой. Это изрядно опустошило казну герцогства, но скопленного маринерами золота хватило бы и не на такое. Зато теперь никто не мог сказать, что в Эланде заправляют грабители и тираны, согнавшие добропорядочных горожан с насиженных мест в чем мать родила. Впрочем, ушедших было немного — горожане надеялись на крепость стен, благословение Архипастыря и мушкеты Мальвани.
Об арцийской армии пока не было ни слуху ни духу. Михай осваивался в Мунте и в нашу сторону не смотрел. Мальвани полагал, что дел узурпатору хватит до осени, а к этому времени Адена превратится в вовсе непроходимый рубеж. Непроходимый для вражеской армии, но вот для магии…
Я понимала, что в смертельной игре, которую развязал мой, с позволения сказать, отец, я остаюсь одной из ключевых фигур. Без сомнения, до меня попробуют добраться, остается лишь гадать как. Я была уверена, что узурпатор нападет не раньше, чем заполучит меня, а значит, следует ждать похищения, и скорее всего с применением какой-то магической пакости. Если б только я знала, как в нужный момент пробудить спящее во мне чудовище, я бы из мышки превратилась в кошку, а так приходилось уповать на свой не такой уж и великий разум да зачатки эльфийской волшбы. В своей полной неспособности обращаться с обычным оружием я успела убедиться.
Ерунда, что женщина не может быть воином. Ланка выросла на коне с кинжалом и пистолями в руках, меня же воспитывали по-другому и для другого. Если я каким-то чудом сумела восстать духовно, то надежд на то, что мое тело, даже положи я на это все свои силы, научится сливаться с клинком, не было никаких. После череды бесполезных попыток я махнула рукой на благородное искусство фехтования и сосредоточилась на тех крохах знания, которые в меня впихнули Роман и Астени. Тут дело пошло лучше. Я довольно быстро продвигалась вперед и вполне могла отбиться от нескольких сильных мужчин, разумеется, ничего не смыслящих в магии.
— Ты меня совсем не слушаешь? — голос Шани вернул меня на грешную землю.
— Так, задумалась, прости, — этого можно было и не говорить, Шандер Гардани никогда не стал бы сердиться из-за такой чепухи, да и говорил он, похоже, о чем-то не столь уж и важном.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. И тут я и почувствовала Зов. Ошибиться я не могла, так как это ощущение ни с чем не спутаешь. Даже в самый первый раз, зимой, на краю Босхи, я сразу же поняла, что вблизи находится некто, владеющий особой магией, и пытается мне приказывать. К счастью, на меня это действовало не сильнее, чем вопли повара на обнаглевшего кота, надежно укрывшегося на самом высоком из кухонных шкафов. Другое дело, что убитый Астени и Преданным Охотник был достаточно сильным колдуном, и я отнюдь не была уверена, что смогу в одиночку выстоять в подобной схватке — опыта у меня все же было мало до безобразия. Хорошо хоть головы от магического визга я не теряла. Зимой меня спас Астени, сегодня решать предстояло мне, ведь я оставалась единственным существом в Идаконе, хоть как-то разбиравшимся в ройгианской магии. Увы! На помощь звать мне было некого; то, что произошло в Башне Альбатроса прошлой осенью, показало, что верные клинки и отважные сердца для высокопоставленных адептов Ройгу опасности не представляют, а тот, кто осмелился меня вызывать, зная и про Охотника, и про Гончих Тумана, был не последнего разбора.
Собственно говоря, выхода у меня было два. Можно было не обращать внимания на назойливый призыв, пусть их колдуют. Они хотят, чтобы я прошла в свою спальню? Почему бы не запереть дверь и не перебраться в другое место (хотя бы к той же сестре Димана), подождать возвращения Рене, рассказать ему все и умыть руки. Решение казалось очевидным, но, во-первых, ужасно не хотелось раскрывать карты, а во-вторых, Рене не был магом и мог рассчитывать разве что на помощь Гиба, тогда как я худо-бедно шуганула Охоту и прикончила финусов. И это не говоря о том, что я сотворила с Эанке и ее сворой! Кроме того, тварь, каким-то образом забравшаяся в мою спальню, могла оттуда вылезти и натворить в городе бед. Нет, решительно, бежать нельзя!
Остается одно — собраться с силами и схватиться с незваным гостем, надеясь, что Сила вернется ко мне в нужный момент. Я немного помедлила — как-никак этот мой бой вполне мог стать последним, почему-то поправила растрепавшиеся волосы, сказала какую-то глупость Шани и отправилась совершать подвиг.
Когда я открыла дверь в спальню, меня постигло разочарование. В комнате никого не было. Конечно, под кровать и в здоровенный сундук черного дерева я не заглядывала, но вряд ли таинственный колдун уподобился незадачливому любовнику, застигнутому врасплох. Внезапно мое внимание привлекло высокое зеркало в резной раме, созданное для того, чтобы отражать разряженных арцийских ноблесок, но каким-то образом оказавшееся в суровом Эланде. С инкрустированной слоновой костью и перламутром рамой все было в порядке, но вот стекло… Оно больше не отражало затянутых шпалерами стен и узкого окна, а являло миру странную клубящуюся массу. Выглядело это довольно-таки гнусно, но не страшно.
Бедная Тина как-то рассказала мне, что любая отражающая поверхность может быть использована как окно, через которое умеючи можно многое увидеть и услышать, а то и пройти туда, куда нужно. Эльфы для этой цели использовали водоемы с чистой водой, но годились и хорошо отполированный камень, и зеркальное стекло. Ройгианцы, видимо, предпочитали зеркала. Это было вполне объяснимо. Подчинить камень и воду могут лишь те, кто знаком с магией стихий, накладывающей на своих адептов очень серьезные ограничения, в том числе и запрет на использование чужой жизненной силы. Маг должен расплачиваться за свое умение собственной болью, тем более сильной, чем сложнее и длительней заклинание. Зеркало же — вещь рукотворная, его можно подчинить с помощью ритуалов, безболезненных для колдующего, но опасных, подчас смертельных для существ, избранных в качестве источника энергии. Разумеется, ройгианцы пошли именно этим путем.
Я чинно уселась в глубокое кресло и уставилась в помутневшее стекло. Ждать пришлось недолго, сквозь туман проступила какая-то фигура. Вскоре можно было рассмотреть высокого мужчину в роскошном молочно-белом одеянии с переливающейся опаловой диадемой на развевающихся кудрях. Он был очень красив — высокий, стройный, с безукоризненно правильным лицом. Не по-эльфийски — красота эльфов более эфемерна, у них никогда не бывает таких твердых подбородков и таких тяжелых век. Незнакомец, без сомнения, принадлежал к той же расе, что и Всадники, но если те казались мне чуть ли не единственными родными существами в нашем неуютном мире, этот из зазеркалья вызывал холодное, тяжелое отвращение. Возможно, причиной были его глаза — точная копия ослепшего зеркала. Я не знала, был ли это сам Ройгу или кто другой, но поняла, что мало мне сейчас не покажется.