– Вы решили, что вас убьют?
– И меня, и брата. Живые мы Тартю не нужны.
– Ну… – замялся Сашни и, понимая, что врет в первую очередь самому себе, добавил:
– Ну че б тогда возиться с сонным зельем, они б просто отраву положили.
– Яд можно обнаружить. Придушить спящих и списать на лихорадку надежней. Такое было уже, – принц кивнул на «Историю Леонарда». – Если я ошибся и нас не убьют, пусть эти документы останутся у вас. Или, того лучше, отнесите их Пикоку, он найдет, что с Ними сделать. Луи Трюэль в Гваре, но слуга, несомненно, знает, как передать хозяину весточку. Ну а если убьют… Тогда сделайте то же самое и еще передайте завещание и эти письма. – Принц глянул на клепсидру. – У нас есть три четверти оры, пока наш «наставник» занимается с моим братом. Днем учит Книге Книг, а ночью придет и убьет… Воистину, сердца Белых рыцарей обращены к Триединому и Равноапостольной!
– Монсигнор!
– Ив, я хочу, чтобы вы дослушали до конца. Королевский манифест вступает в силу, когда его огласят перед подданными. Сколько их должно быть – не определяется. Значит, может быть и один.
– Один? – захлопал глазами караул-декан.
– Вы – арциец, Ив Сашни. Вы слышите то, что слышите, и это становится законом. Я действую по всем правилам, меня ведь готовили к царствованию. Я чуть с ума не сошел, зазубривая все эти тонкости, а сегодня пригодилось.
Филипп дочитал оказавшийся очень коротким манифест и перешел ко второму документу, в котором подтверждал подлинность уничтоженных Пьером Тартю доказательств незаконности брака Элеоноры Гризье и Филиппа Тагэре и отрекался от прав на корону от имени всех потомков этого союза как по мужской линии, так и по женской.
– После истребления всех Ларрэнов и Бэрротов право на арцийскую корону переходит к дому оргондских герцогов, – тихо и безнадежно читал сын Филиппа и Элеоноры. – Следующим наследником является Рафаэль Кэрна, принадлежащий к одному из династических домов Благодатных земель и названный в свое время Александром Тагэре в случае его смерти регентом Арции при несовершеннолетнем короле. На престоле Арции не может находиться бастард или потомок бастардов, даже если Церковь Единая и Единственная объявит этот запрет недействующим. А теперь, господин Сашни, я оглашу свое завещание и перестану вас терзать.
Завещание пятнадцатилетнего короля, не правившего ни оры, было коротким. Все, чем он владел, он оставлял кузену Шарлю Тагрэ или, если тот погибнет, кузине Катрин, а затем – Рафаэлю Кэрне или любому представителю дома Мальвани, начиная со старшего. Было еще два письма, сложенные, но незапечатанные. Шарлю Тагрэ и Рафаэлю Кэрне.
– Я не скрываю их содержание, – тихо сказал король, – они совсем короткие. Я прощаюсь и желаю удачи тем, кто остается. Если увидите моего брата, скажите, что он был во многом прав и… что я его люблю. Матери я не пишу, она виновата во всем, я не могу ей простить предательства короля и королевства, но она моя мать. И проклясть ее я тоже не могу. А теперь идите, и спасибо за все.
– Может, еще обойдется, монсигнор, – пролепетал Сашни.
– Может, – сжал губы принц, – но я не верю. И еще одно. Если они решили убить нас сегодня, они это сделают, поэтому не вмешивайтесь. Напейтесь, украдите сонного зелья, но сделайте так, чтобы вас ни в чем не заподозрили. А потом воспользуйтесь первой же возможностью и уходите. Лучше всего – в Гвару… Стойте! – Филипп бросился к письменному столу и торопливо набросал несколько строк.
– Я… Я ничем не могу вас отблагодарить, но если вы выберетесь… Я – бастард, а не король, сожженные улики ничего не меняют, но Ра-Гвар – настоящий владетель. Я прошу его сделать вас нобилем.
– Монсигнор… Я…
– Уходите и приготовьтесь врать.
Ив Сашни неуклюже бухнулся на колено, пародируя некогда виденную им придворную церемонию.
– Монсигнор, клянусь, я все сделаю.
2895 год от В.И. 1-й день месяца Вепря ГРАЗСКАЯ ПУЩА
Зима перевалила за половину, холод для этих мест стоял немыслимый, но выросший на севере Александр им откровенно наслаждался, так же как и тем, что снова ходит, как нормальные люди. Если бы не плечо… но об этом он запретил себе думать много лет назад. Начинать день с жалости к себе – значит к вечеру возненавидеть всех остальных или повеситься.
Александр не сразу привык к тому, что не хромает. Иногда он об этом забывал и спотыкался, но все реже и реже. Теперь он изо всех сил старался быть полезным своей хозяйке, а в свободное время, которого оставалось достаточно, тренировался с мечом и разминал Садана. Странно, но в тренировках ему помогала кошка Ликии, которая, хоть и терпеть не могла холодный мокрый снег, повадилась танцевать вокруг него, заставляя Сандера выделывать немыслимые па. Сначала он не понимал, чего ей нужно, и боялся ненароком пришибить, а потом возблагодарил Святого Эрасти за такую помощницу, так как к нему не только стремительно возвращались былые сила и ловкость, но и появлялось нечто новое. Александр с удивлением почувствовал, что предугадывает стремительные движения своей соперницы, – такого раньше с ним не бывало.
Он научился охотиться не как нобиль, которому для того, чтоб загнать оленя, нужна прорва двуногих и четвероногих помощников, а как крестьянин, ставящий силки на зайцев и подбивающий стрелой тетерева или снежного петуха. Александру нравилось бродить по заснеженному лесу с кошкой на плече, которая сопровождала его и здесь, выказывая недюжинные способности по части обнаружения дичи. Они редко возвращались домой без зайца, а то и двух. Где-то за заснеженными оврагами лежали деревни, дороги, города, но Садан никогда не пройдет по такому снегу, а значит, нужно ждать весны. И он ждал и не ждал одновременно, находя странное удовольствие в осознании того, что зима приковала его к лесной хижине и ее странной хозяйке.
Домой, так как это сейчас был его дом, они добрались, когда совсем стемнело, и синие тени деревьев слились в одну огромную, называемую ночью. Маленький желтый огонек в подслеповатом оконце уютно дрожал, и у Александра сжалось сердце. Бывают же счастливцы, которых ждут вот такие огоньки, которым не нужно отворачиваться от своей уродливой тени, не нужно думать и решать за других…
Ликия уже ждала их на пороге. Ведьма с улыбкой взяла невезучего зайца и протянула охотнику какое-то горячее травяное пойло. Сандер уже привык и к странным словам ведьмы, и к ее травам; она так ничего о себе не рассказала, но королю порой казалось, что он знает о своей спасительнице все. То есть не все, но самое главное. Он верил этой женщине и отчего-то очень ее жалел, хоть и не показывал виду. Как к своему гостю относилась Ликия, понять было трудно, но Александру хотелось думать, что она ему рада. Вот кошка, та выказывала свои чувства более определенно, явно предпочитая его общество обществу хозяйки.
– Твоя кошка стала совсем собакой, – улыбнулся король, возвращая Ликии пустую кружку.
– Да, – кивнула та, – охотится, сторожит, любит – все как положено… Но ты сам виноват.