Альмика ввели последним. Старательно передвигая ноги и опустив темноволосую голову, он шел меж двух других стрелков из рощи, впереди шествовали четверо паладинов, сзади двое эльфов с непроницаемыми лицами. Преступника подвели к центру алого круга, выделявшегося на беломраморном полу. Стражи повернулись и отошли: эльфы грациозно и незаметно, стрелки – неловко, словно стесняясь самих себя, паладины попробовали скопировать эльфийскую легкость, вызвав у Рамиэрля очередной приступ отвращения. Тэноллиан поднял руку, и на краю алого круга возникла золотая черта, а освобожденный от сковывающего заклятия Альмик пошатнулся и чуть не упал.
На допущенных на террасу Мечей людей происходящее произвело впечатление, хотя ничего особенного в фокусе Тэноллиана не было. Алый круг, видимо, давным-давно использовался в качестве места, предназначенного для опасных гостей, а водворили Альмика туда примерно тем же способом, каким сам Рамиэрль подозвал ареху. Разве что сила заклятия была побольше: воля у человека крепче. Хотя определенная неуверенность в бунтаре все же ощущалась, иначе Тэноллиану не удалось бы так легко замкнуть вокруг него защитный круг. Шарло Тагэре сопротивлялся бы дольше, а уж Рене... Хватит думать о Рене! Он далеко, так же как выжившие сыновья Шарло, Эмзар, Клэр, Жан-Флорентин и все остальные. Ради того, чтобы к ним вернуться, придется вытерпеть казнь очередного дурака, решившего, что удар кинжала может изменить мир.
Действо между тем развертывалось по всем правилам и отчего-то до боли напоминало происходивший когда-то во фронтерской деревне Белый Мост суд над знахаркой Лупе, во время которого эльф-разведчик впервые столкнулся с ройгианской магией. На первый взгляд общего было мало. Роскошный чертог не походил на жалкую сельскую площадь с деревянным помостом, а эльфийские владыки отличались от тройки синяков, как небо от земли. Да и вместо хрупкой, ни в чем не повинной молодой женщины был яростный сильный мужчина, совершивший именно то преступление, в котором его обвиняли. И все равно Роман не мог отделаться от мысли о сходстве давно минувшего и ныне совершаемого. Наверное, дело было в том, что и Лупе, и Альмик были осуждены еще до суда, который был не более чем представлением, затеянным для испуганных и потрясенных зрителей. Тогда это были фронтерские селяне, сейчас – стражи Рощи и десятка два луцианских нобилей. И тем и другим судьи решили напомнить о благости Добра и наказуемости Зла и его соучастников. Только вот не были синяки, воевавшие именем придуманного клириками Творца с не менее выдуманным Антиподом, Добром. А эльфы, верящие Свету и его именем превратившие прозябавшую во тьме и невежестве Луциану в цветущий мирный сад? Были ли Добром они?
Рамиэрль запутался в несвоевременных мыслях, пропустив и слова Эльрагилла, несомненно, мудрые и справедливые, и душераздирающий рассказ Ильгэйбэ о побоище в цветнике. Из не очень приятных размышлений Нэо вырвал низкий, гневный баритон, совершенно не похожий на мелодичные эльфийские голоса. Подсудимый не стал хранить гордое молчание, решив высказать ненавистным Перворожденным все, что он о них думает. Роман достаточно овладел луцианским, чтобы оценить речь бунтаря. Как он и думал, Альмик ненавидел эльфов за то, что они лишили людей права выбора, навязав им Свет.
Да, для малых детей и дряхлых стариков такая жизнь удобна, но Перворожденные держат всех за жалких и неразумных. Принц Таир, про которого черноволосый стрелок говорил с тем же благоговением, с каким соратники Анхеля толковали о мятежном Руи Аррое, поднял восстание против эльфов и их приспешников. Повстанцы отстаивали собственное право на жизнь или на смерть, но такую, которую они сами себе изберут.
Разумеется, Дети Звезд получили от Альмика и за бессмертие, и за вечную молодость, и за магию, с помощью которой могли отрешиться от низменных дел, начиная от лечения хворей и кончая изношенными сапогами и немытыми тарелками. По мнению бунтаря, эльфы не должны были совать людям в лицо их убожество и несовершенство, а именно это они и делали самим фактом своего существования. Рядом с Перворожденным смертный поневоле чувствовал себя жалким и обреченным. Чтобы вернуть людям гордость, эльфов следовало изгнать или уничтожить. Именно это и собирался сделать Альмик, захватив Ильгэйбэ. Вынуждая владычицу отвести его к Эльрагиллу, бунтарь намеревался пленить и его, а затем завладеть главным талисманом клана и, имея на руках столь ценных заложников, потребовать от Солнечных навеки покинуть Луциану.
Рамиэрль пожал плечами. План был неплох, куда лучше убийства ради убийства. Другое дело, что осуществить его было невозможно. Коснуться талисмана мог лишь владыка или кто-то настолько превосходящий его по силе, что сломал бы заклятие Сродства. Хотя откуда лесному стрелку знать такие тонкости? Эльфу нравилось, как держался Альмик, хотя, на взгляд Нэо, можно было ругаться и поменьше.
Человек, без сомнения, знал, что его ожидает, но смерть его не пугала, он, как мог, использовал отпущенные ему возможности. Обвиняя эльфов и их прихвостней, он обращался к присутствующим людям, видимо, рассчитывая заронить в их утомленные Светом души зерна сомнения. От ответов на задаваемые ему вопросы подсудимый не уходил, но все сводил к тому, что эльфы для Луцианы – зло, и они должны быть уничтожены или изгнаны. Допрос катился своим чередом, и, по мнению Рамиэрля, близился к концу, когда Тэноллиан задал глупейший вопрос о том, как давно Альмик предался Тьме и с кем из адептов оной Тьмы связан.
Илгор старательно перевел, и глаза бунтаря вспыхнули. Он резко выпрямился, и Нэо понял, что самое интересное только начинается.
– Если Свет – это вы, мне и впрямь милей Тьма. Она, по крайней мере, не принуждает на брюхе ползать. Вы только гляньте, во что превратились те, кто с вами спутался?! От людей отстали, к эльфам не пристали. Право слово, хуже нетопырей, что не птицы и не звери. Те хоть другим на головы не гадят и разбирают, кто самец, кто самка. А эти? – Альмик ткнул пальцев в Илгора. – Не люди, не мужчины, а так, тьфу! Погань размалеванная, трусы, доносчики, убийцы заугольные. Чуть что не по их, к вам под крылышко скачут. Какую бы пакость ни сотворили, вы за них горой. Верите им, привечаете, потому как они под вас подделываются. И вы же, глаз даю, над ними и смеетесь. Эти недоделанные для вас как ученые свиньи, но для нас-то они тюремщики.
Всю породу ихнюю под корень извести, тогда можно будет и о Тьме поговорить. Когда от вашего Света избавимся. И не я один так думаю. Только никого я вам не отдам, не надейтесь, хоть на куски режьте. Не предатель.
Рамиэрль невольно усмехнулся, представляя, с какой рожей Илгор будет переводить слова Альмика о Золотых паладинах, но тот и не подумал этого делать.
Глядя в глаза владыкам верноподданным взором, тыквоносец подробно рассказывал о... заговоре темных сил, намеревающихся захватить Луциану. Это не было импровизацией, местью за оскорбления или желанием скрыть от Эльрагилла темные делишки светлых рыцарей. Рамиэрль был достаточно опытен, чтобы понять – речь, несомненно, заготовлена заранее. Илгор сыпал именами каких-то местных принцев и владетелей и пугал неким Темным Властелином, нацелившимся на Луциану. Целью этого отродья Тьмы было с помощью своих смертных и бессмертных приспешников подчинить свободные народы, уничтожить эльфов и погасить Солнце, создав кошмарное царство вечной Ночи, полное воя бешеных волков и ползающих во мраке пучеглазых и клешнявых чудовищ. Но и это было не все. Посланцами Темного Властелина были... они с Норгэрелем, кощунственно прошедшие тайными путями вопреки воле Арцея.