4
Эстель Оскора
Здесь опаздывали все — те, из Сада, слишком медленно закрывали свою калитку, это, наверху, слишком медленно опускалось на наши головушки, ну а мы слишком медленно тащились… Хоть это и глупо, но, окажись у меня в руках хоть что-то, похожее на оружие, я бы чувствовала себя уверенней. Увы, единственное, что мы могли, — это укрыться в Саду. Я снова наорала на свалившуюся на мою голову дурищу и заставила идти быстрее. Голову я больше не задирала — и так ясно, что преследователь ударит сверху.
Моих бешеных усилий хватило на то, чтобы добраться до калитки, когда в щель еще можно было просунуть руку. Именно это я и сделала. Разумеется, добрые хозяева также приналегли, но резкая боль меня лишь подхлестнула. Я рывком распахнула дверцу и буквально зашвырнула свою нелепую попутчицу в Сад. Затем моя рука скользнула по мокрому дереву, я выпустила калитку, и та не замедлила захлопнуться перед моим носом. Она не просто закрылась — она исчезла, словно никогда не существовала. Я упиралась в холодный ноздреватый камень. Сад был для меня потерян, зато я получала все шансы заменить давешнюю девчонку на радость охотившейся за ней твари. Что ж, будем надеяться, юная коровушка заменит меня на этом их… весеннем пастбище. Я прижалась спиной к древним камням и наконец посмотрела вверх.
Туман сбился в плотное низкое облако, которое расположилось как раз над моей головой. Мутно-серые клубы, меняя свои очертания, опускались ниже и ниже. И тут мне повезло: моя нога обо что-то споткнулась, и это что-то оказалось прекрасным камнем. Камнем, который я могла не только поднять, но и бросить. В схватке с туманным монстром это вряд ли могло помочь, но человек — странное создание, когда он что-то держит в руках, ему становится не так страшно. Я с каким-то болезненным нетерпением наблюдала за охотником, который, похоже, изготовился к броску. Белесые клубы разошлись, выпустив омерзительные скрюченные лапы — похожие на птичьи, но огромные и покрытые чешуйчатыми наростами. В каждой лапе поместилась бы пара таких, как я, а я все равно прикидывала, куда бросить камень, — ведь если есть ноги, значит, должны быть и крылья, и голова, и сердце. Проверить это мне не удалось.
Два луча — ярко-синий и черный, как уголь или траурный бархат, — прорезали клубящуюся муть. Нечто наверху, испустив высокий скрежещущий визг, распалось тысячей туманных хлопьев, а лучи слились в узкую дрожащую дорожку, ведущую куда-то вверх. В тот же миг моя рука ощутила шершавые доски — калитка вернулась на прежнее место, стало быть, опасность миновала.
Наносить визит хозяевам, закрывающим дверь перед носом тех, кого хотят сожрать, мне не хотелось. Я давно уже забыла, кто я и откуда пришла, но что-то сохранившееся в моей выгоревшей памяти твердило: меня никто нигде не ждет, и возвращаться, в общем-то, некуда и незачем. Пресловутый сад, может, и был подходящим убежищем для девицы, которую я туда загнала, но засыпанная белыми лепестками травка хороша, когда у тебя есть что-то еще. Нельзя же веками бродить средь цветущих дерев и пугать бабочек.
Я еще раз взглянула на мерцающую в воздухе тропу — возможно, когда-нибудь я прокляну тот миг, когда на нее встала, но это только «возможно». Терять мне было нечего, а покоя я не искала никогда.
И я решительно ступила на темную дорожку.
1
— Ты хорошо помнишь? Огонь был именно синим?
— А то ж, проше дана кардинала! — Зенек с ходу осваивался в любом обществе. Племянник Красотки Гвенды с коронованными особами и высшими клириками вел себе ничуть не почтительнее, чем с войтом родимого Белого Моста, но нового кардинала Таянского и Эландского это не раздражало.
Кортеж его высокопреосвященства с неподобающей для лица такого ранга спешкой продвигался на север, навстречу поднимающей голову осени. Чем ближе к Эланду, тем прохладней становились ночи, а в зеленой листве все чаще мелькали рыжие, алые и золотистые пряди. Менялись и деревья. Буки, каштаны и дубы уступали место кленам и соснам, потом потянулось чернолесье, по обочинам встала отцветшая таволга, а в низинах стали попадаться хмурые ели. Никогда не бывавший в здешних местах Максимилиан с любопытством встречал каждое незнакомое ему растение и в другое время дал бы волю своему любопытству, зная, что когда-нибудь путевые заметки станут книгой.
Еще недавно самый молодой из ныне живущих кардиналов не собирался покидать Кантиску. Он взлетел рано и высоко, но пределом это не считал. Максимилиану не было и сорока, когда он стал кардиналом без территории и членом конклава; подъем на следующую ступень должен был занять лет десять, но это в мирные годы. Верный выбор, и вот они, ключи [70] трех территорий — Эланда, Таяны и Тарски! Правда, эти земли вот-вот заполыхают в пламени малопонятной войны, но даром ничего не дается.
Сплотив свою паству против узурпатора Годоя и убедив герцога Рене принять корону из рук Церкви, он, Максимилиан Таянский, Эландский и Тарский, войдет в историю как один из самых удачливых политиков и когда-нибудь наследует Феликсу. Когда-нибудь. Сейчас его высокопреосвященство искренне восхищался Архипастырем и если и позволял себе помечтать о Великом посохе, то лишь потому, что был младше Феликса на двенадцать лет.
Само собой, Максимилиана очень занимал адмирал Аррой, про которого он и расспрашивал Зенека. Тот, по-юношески влюбленный в своего господина, взахлеб рассказывал как о том, чему сам был свидетелем, так и о том, что слышал в Таяне и Эланде. Максимилиан мысленно делил рассказы аюданта то на пять, то на десять, и все равно результат впечатлял. Сейчас кардинал в очередной раз пытался понять, что же все-таки произошло во время Божьего Суда и кто спас деревенскую колдунью — либер, адмирал или все-таки Триединый, что казалось наименее вероятным, но отнюдь не невозможным.
— Прошу прощения, ваше высокопреосвященство, — церковные гвардейцы в точности следовали приказу доносить о малейших неожиданностях, — впереди на дороге горная рысь!
— Насколько я помню, они в эти места заходят. Хотя это ведь, кажется, ночные звери?
— Да. И очень осторожные.
— Давайте посмотрим. — Кардинал тронул нарядного рыжего цевца — несмотря на принадлежность к Церкви, Максимилиан был отменным наездником и большим ценителем лошадей. — Зенек, со мной.
На повороте дороги действительно сидела огромная рысь. Зверюга не думала ни пугаться, ни нападать. Более того, в пасти она сжимала какую-то тряпку, которой и затрясла при виде приближающихся всадников. Максимилиан не успел удивиться, как Зенек с радостным воплем: «Проше дана, то ж наш Преданный!» — соскочил с коня и бросился к рыси.
Дикий кот с достоинством коснулся головой чуть ли не обнимавшего его Зенека. Многозначительно обведя глазами кавалькаду, он медленно, то и дело оглядываясь, перешел дорогу и скрылся в зарослях.