В Москве Энди снимает несколько комнат в бараке. Хоромы не шикарные, но циркачи не избалованы. Дождь на голову не льет? Это же отлично. В столице у Морелли много друзей, один из них Боба, хозяин бара, расположенного в ста метрах от того места, где обычно селится коллектив. Вчера после концерта Мара и Антонио пошли к Бобе, им хотелось выпить чайку и съесть вкусную пиццу. Внимание Мары привлек высокий, симпатичный, хорошо одетый мужчина, сидевший за стойкой с самым несчастным видом.

– Это кто? – спросил младший Морелли у бармена.

Боба пожал плечами.

– Уже три часа кукует! Говорит, идти некуда! Вроде он не в себе, не из ваших и не из наших, я его впервые вижу, уже пятый коктейль скушал, платит исправно, не буянит.

Мара подсел к дядьке, а тот неожиданно рассказал ему свою жизнь, начиная чуть ли не с рождения и заканчивая уходом из дома хозяйки.

– Жить мне негде, – мрачно констатировал мужик, назвавшийся Иваном Павловичем, – денег нет, документов тоже. Ушел в чем был и назад не вернусь!

Для начала Антонио и Мара угостили бедолагу водкой, а потом стали думать, как ему помочь. Может, Морелли и не знают таблицу умножения, но человека в беде они никогда не оставят. У циркачей так заведено – они всегда протягивают руку помощи тому, кому плохо.

И тут в бар заявился Энди в самом дурном настроении.

– Наш шпрех убежал, подался на сторону, – мрачно заявил он. – Где нового искать?

Шпрех – это шпрехшталмейстер, человек, который объявляет номера, так сказать, хозяин арены, а еще он часто выступает партнером для клоуна. Шпрех – лицо программы, поэтому он должен быть высоким, осанистым, плечистым, обладать красивым и громким голосом и уметь носить фрак. Найти такого сразу практически невозможно! Поэтому Энди был зол на весь белый свет.

– За что мне это? – спрашивал он. – Без шпреха фигово! Кто встанет на занавес? Мими, блин?

И тут Мару осенило, он ткнул в меня пальцем и заорал:

– Он! Внешне супер, говорит красиво, ни работы, ни денег не имеет, документы посеял. А еще его рекомендует Боба.

– Ну да, – кивнул бармен, – вроде приличный клиент.

И судьба Ивана Павловича решилась без его участия. Увы, я был к тому моменту мертвецки пьян и не мог выразить своего отношения к происходящему.

Глава 5

– Господи, – перепугался я, выслушав рассказ, – мне не справиться с работой в цирке.

– Ерунда, – утешил Антонио, – насчет костюма не беспокойся, подберем!

– Я никогда не выступал на публике и, если честно, даже не хочу пробовать, актерство не моя стезя, я принадлежу к людям интравертного склада и не обладаю энергетикой, необходимой для подпитки зрителей, – отбивался я.

– Как он говорит! – восхитился Антонио. – Настоящий шпрех! Здорово! Выезжаем в шесть! Сегодня нам свезло, никуда тащиться не надо! В соседнем доме работаем. Во, Ваня, это ты удачу принес! Мы давно в простое, а когда с тобой в баре сидели, Энди мужик позвонил, у ихней конторы сегодня юбилей, он коллегам сюрпрайз сделать хочет. Да еще идти всего через двор! Энди сказал: «Этот Ваня, похоже, из фартовых».

– Не волнуйся, – хлопнул меня по плечу Мара, – ты шикарно выступишь!

– Нет, нет, ничего не получится, – затряс я головой.

– Откуда ты знаешь, если не пробовал? – засмеялся Мара. – Я тоже боялся фляк крутить, когда начинал. Знаешь, как наш отец говорил: «Отключи глупость, тело умней головы, само все сделает, главное, не мешай ему!»

Я уставился на Мару. В принципе, парнишка прав. Если не откусить от яблока, то и не узнаешь, каково оно на вкус, а ведь зеленый плод, вопреки ожиданиям, может оказаться восхитительно сладким.

– Давай, Ваня, выручай нас, – поддержал его Антонио, – поверь, ты родился шпрехом! Вот на перш тебя не зовем, ты с него гробанешься, и на канат не ставим, не твое там место!

– Кураж поймаешь, и покатит, – потер руки Мара.

Неожиданно для самого себя я вдруг сказал:

– Но у меня даже нет чистой рубашки!

Мара засмеялся и открыл большой шкаф.

– Во, держи, голубая, тебе пойдет!

Я машинально взял вешалку и удивился.

– Это же сорочка милиционера, форменная, на плечах штрипки для погон.

– Носи на здоровье, – махнул рукой Антонио. – Она новая, никто ни разу не надевал.

– Чегой-то я не помню, как эта рубаха к нам попала, – протянул Мара. – Так как, Ваня?

Лишь временным умопомешательством можно объяснить мое дальнейшее поведение, я не только натянул на себя чужую одежду, кстати, идеально подошедшую по размеру, но и бойко воскликнул:

– Хорошо. Попробую себя в роли этого шпреха.

– Во! Супер! – подпрыгнул Антонио.

Братья, как по команде, развернулись и вышли из комнаты.

Я остался один и попытался оценить ситуацию. До сих пор мне в голову никогда не приходила мысль сбежать из дома. Я всегда, даже в подростковые годы, смирялся с обстоятельствами, съеживался и ждал, пока буря успокоится. Бунтовать и размахивать шашкой – это не в моем характере. Но вчера случилось нечто, так и не могу понять, что именно, заставившее меня поступить вопреки здравому смыслу. И что теперь делать? Поблагодарить простых сердечных парней, решивших помочь абсолютно незнакомому мужчине, и вернуться домой? Увидеть Нору, которая поверила коварной Варваре и решила подвергнуть секретаря унизительному анализу на установление отцовства? Впрочем, ничего позорного в процедуре нет, возьмут ватную палочку, поскребут ею по внутренней стороне щеки и через некоторое время выдадут вердикт: господин Подушкин не имеет ни малейшего отношения к больной Нине. Отчего бы мне не согласиться на это и не снять с себя подозрения? Боюсь, вам трудно понять меня, вопрос не в малышке, а в Элеоноре, не поверившей человеку, который много лет работает на нее. Неужели моего слова оказалось не достаточно? Или хозяйка в глубине души всегда считала меня непорядочным? Я не смогу более служить ей, это не истерика, а обдуманное решение, увы, я способен поддерживать отношения лишь с теми… Внезапно мысли сделали резкий крен в сторону. А деньги? Нора ни секунды не сомневалась: ее секретарь выписывал поддельные счета! Это же настоящий плевок мне в душу! На этом фоне чушь с наркотиками, которую выдумала Николетта, выглядит невинной шуткой!