– Вы откровенны, – сощурилась Арлетта. – Барон, почему вы исчезли именно тогда, когда были нужнее всего? В первую очередь вашему Монсеньору.
– Сударыня, – едва не покраснел Карваль, – дело в том… Я не хотел уезжать в Ариго. Я боялся, что меня там задержат… Гораздо дольше, чем я сам задержусь на севере.
Именно так Арлетта и думала.
Что за персона такая наладилась в Седые земли, Добряк Юхан сообразил, едва в Метхенберг заявился первый столичный хорек. Вонючка таскался по трактирам и расспрашивал про Кальдмеерова адъютанта. За первым шпионом потянулись другие; эти врали кто про Штарквиндов, кто про Фельсенбургов, кто про старых друзей, и все сулили хорошие деньги. Тогда-то Клюгкатер и сложил устрицу с ракушкой, то бишь суд над Ледяным, мешки золота и спешку.
Мысль о доносе шкипер отбросил сразу – ни с корабликом, ни с жизнью прощаться не хотелось, а продав молодого Фельсенбурга, до зимы и то не дотянешь. Если не в Метхенберг ножом пырнут, так в Ротфогеле башку дурную табуреткой пробьют да разведут руками – мол, по пьяни, мол, поссорились, мол, с кем не бывает… В море и того хуже! Юхан прямо-таки чуял: хорьковые деньги достанутся крабьей теще, а шквал ли удружит, незнакомый риф или фрошеры, разница невелика. Море так или иначе спросит, ну и зачем, господа селедки, его злить?
Добряк с морем отродясь не собачился и начинать на шестом десятке не собирался. Ловчить он, конечно, ловчил, не без того, но не зарывался, потому ему и везло. Одно дело – подкормить миног паршивым ублюдком, и совсем другое – нагадить Фельсенбургам, которым всего-то и надо за хорошие деньги спрятать наследника.
Конечно, от оказавшегося горячим фрахта можно было увильнуть, Юхан и увильнул бы, заправляй в Эйнрехте приличный кесарь, но при нынешнем чудушке сидеть на заднице становилось себе дороже. Спроси Клюгкатера, с чего он так решил, шкипер бы только сплюнул, но уверенность в том, что ничего хорошего не высидишь и нужно удирать, крепла с каждым днем. На юге ловить было нечего – Бешеный постарался. Оставался север, так почему б и не подвезти охотничков? Если как следует обмозговать, риску будет меньше, а что совсем без него не выходит, так ведь море – оно не лужа, оно рисковых любит.
– Если как следует обмозговать, – Добряк достал фляжку, но пить и сам не стал, и Ротгеру не предложил – рано еще! – риску будет меньше. Для охоты вашей все заготовлено, но до зверья еще добраться надо. Сдается мне, приятель ваш не просто так торопится.
– Не просто, – коротко подтвердил Ротгер. Молодец: врать не врет, но и лишнего не болтает.
– А ведь разгуливают по Метхенберг… всякие. Молодого Фельсенбурга ищут.
– И что с того?
– А то, господин хороший, что не в той бочке, сдается, они ковыряются. – Попробовать, что ли, цену поднять? Да нет, попозже… – Пока не в той.
«Охотничек» улыбнулся и кликнул хозяина. И опять правильно – наживку со всех сторон обнюхать нужно.
– А что младшему Фельсенбургу делать в Метхенберг? Пиво не присоветуете?
– Светлое берите. Карл сам варит, с братцем Фридрихом… А в Метхенберг Фельсенбургу соваться сейчас глупо. В море – фрошеры, на берегу – хорьки.
– Две пары светлого. И закуску. Фрошеры нам не нужны… Почему бы вам не перебраться, скажем, в Щербатую Габи? Подальше от фрошеров, поближе к Седым землям. Правда, не знаю, как там с пивом…
– Хорошее там пиво, если в поселке. – Надо же! С языка бухточку снял! Ну, господа селедки, теперь срастется, теперь все срастется! – И местечко недурственное. Мелковато, ну да «Утенок» – не линеал, камни не яйца, а я не курица. Не сяду. Когда ждать?
– Может, через неделю, может, позже.
– Можно и через неделю. – Кружку мы выпьем, пиво не можжевеловка и не чернила, договор не скрепит. Выпьем и намекнем, что времена нынче дорогие.
– Отлично. – Ротгер проводил взглядом Карла. – С нами монах один ехать собрался, трактат по землеописанию пишет, только как бы его морская болезнь не скрутила. Проверить надо. Пусть для начала хоть до Габи сходит.
– Возьмем монаха, почему бы и не взять? – Как же, монах! Вояка какой-нибудь, приглядывать собрался. – Орден-то хоть какой?
– Слава.
– «Лев», значит? Ну, авось посудину мне не заблюет. Я тут вот что надумал… Кто его знает, как все обернется. Цены в гору на глазах прут, а мне, как назад придем, чиниться. Ну и сколько с меня сдерут? Да и ребята мои… Год угробят, лиха хлебнут, а останутся с кошачьим хвостом.
– За ремонт вам заплатят отдельно. Разницу между нынешними ценами и будущими вы получите, когда вернетесь в Метхенберг. С мехами.
– А ваш охотник согласится?
– Да, – подтвердил Ротгер, глядя в глаза шкиперу. – Я и есть охотник. Вы меня не узнали, это радует, но Руперт фок Фельсенбург уже в Метхенберг.
Если б Добряк не сидел, он бы свалился на месте, хотя он свалился и так. В лужу. В том, чтобы не узнать адмиральского адъютанта, ничего зазорного не было – офицеры «Ноордкроне» по кабакам и лавкам не болтались, – но поди теперь докажи, что сам догадался, а не ловчишь задним числом.
– Ну и ну! – Все, что оставалось Добряку, это откупорить флягу. – Удивили так удивили! Пивом не запьешь. Будете?
– Если сговоримся.
– Сговорились, считай. Раз уж оба из Хексберг вынулись, дальше сам Торстен велит друг дружки держаться, только тянуть зачем? Сегодня и снимемся. С отливом. Если деньги не при вас, после рассчитаемся.
– Благодарю за доверие, – кивнул молодчик. – Деньги при мне, но раньше не выйдет. Вы должны принять на борт адмирала цур зее.
– Это, – уточнил враз онемевшим языком шкипер, – Ледяного?
– Да, адмирала цур зее Кальдмеера, – сощурился Фельсенбург, и Юхан понял, что болтовня про шекские бойни очень даже может быть правдой. – Когда у Дриксен будет настоящий кесарь, мы вернемся, и вы не пожалеете. Даю слово.
Добряк поверил сразу. Если кесарем станет старший Штарквинд, Юхан Клюгкатер не пожалеет. Если доживет. Оставалось дожить, потому что отступать стало совсем уж некуда. Везенье, оно дурным не бывает, кого протащило от Хексберг в Ардору и назад, кого сдернуло с полумертвого флагмана, закинуло к фрошерам и возвернуло. И все для того, чтобы сойтись у Бородатого Карла и сговориться о самой большой ставке!
– Ну, – возгласил шкипер и протянул Фельсенбургу флягу, – теперь нам или к крабьей теще на пирушку, или к кесарю. За удачу!
– За удачу! – Герцогский сынок хлебнул можжевеловой и не поморщился. – У меня к вам еще одна просьба. Добудьте мне мешок жгучего перца, красного, нет – два мешка. Лучшего и срочно. Цена значения не имеет.
Шалая мысль, что отец Урфриды, как и любой отец, знает о дочери меньше, чем думает, прожила недолго. Ровно столько, сколько постаревшему герцогу потребовалось, чтобы пересечь кабинет и подойти к столу, за которым Ли последний раз сидел вместе с Рокэ и бароном Райнштайнером. Тогда мать с Бертрамом раздражали Колиньяры, а Рудольфа – Сильвестр. Слишком мало раздражал, как выяснилось.