— Охотно, — поклонился гимнет-капитан. — Но через десять минут мы должны быть на крыльце.
— Будете, — заверил Дуглас, отливая из своего стакана в чистый. — Подумаешь, коридор и пара лестниц.
— Твою кавалерию, — заорала Матильда, — осторожней, это последняя!
— Тогда, — предложил Мевен, — счастливой дороги, и пусть нас никогда не сведет во время боя.
— Напротив, — откликнулся Борн, — пусть сведет. И пусть мы друг друга узнаем. И поймем. Потому что, кроме нас самих, у нас ничего не осталось.
— Мы бы не советовали гимнет-капитану пить с государственным преступником. — Альдо, хоть и был вне себя, старался говорить спокойно. — И мы бы не советовали гимнет-капитану пить, когда он на службе.
— Гимнет-капитан пьет с хозяйкой дома Раканов. — Ее Высочество вышла вперед. — И по ее настоянию.
— Мы видим. — Сюзерен был холодней зимней воды. — Мевен, мы понимаем, у вас не было выбора. Поставьте стакан и отправляйтесь исполнять свои обязанности, у вас их достаточно.
— Поставь, — кивнула принцесса, — потом допьешь. Твоя тюрэгвизэ тебя дождется.
Для принцессы Удо оставался заигравшимся шутником, она не верила, что Борн хотел убить Робера. Дику в это тоже не верилось.
Мевен щелкнул каблуками и вышел. Ричард мог бедняге только посочувствовать: отказать Матильде было так же невозможно, как не отказать.
— Темплтон, — теперь Альдо смотрел только на Дугласа, — сейчас у тебя есть выбор, через пять минут его не будет. Либо ты отправляешься с Борном к Леворукому, либо остаешься со мной, но измен я не прощаю.
— Я остаюсь. — Темплтон казался пьянее Матильды. — Но Удо мой друг. Друг и все.
— Ты тоже мне друг, Дуглас, — усмехнулся Борн, — им и останешься, куда б тебя ни занесло, но спасать меня не нужно. А вот за остающихся не поручусь.
— Это угроза? — Рука Альдо сжала локоть Дика: кого сдерживает сюзерен, себя или вассала?
— Скорей предсказание. — У Борна хватило наглости смотреть в лицо человеку, которого он предал. — Ты много говоришь о гальтарских обычаях, Альдо, но древние не мстили покойникам и статуям и держали слово. А знаешь почему? Они боялись. Их боги не одобряли подлости.
— Ты… — Ричард рванулся вперед, нащупывая шпагу, но сюзерен его удержал:
— Окделл, это не ваше дело. Ваши люди готовы выступить?
— Да.
— Отправляйтесь немедленно. — Альдо шагнул к Удо. — Я тебя предупреждаю, Борн, Талигойи для тебя не существует. Езжай, куда хочешь. Я не стану брать с тебя клятвы не поднимать против меня оружие, клятвы для тебя ничто, как и совесть, и честь… Но на моем пути не попадайся.
— Не стану мечтать о встрече. — Удо слегка поклонился. — Но менять свой путь по чужой прихоти не по мне. Окделл, я в вашем распоряжении. До Барсины.
Что-то буркнула Матильда, хлопнула дверь, под ногами заструились пестрые алатские ковры. Сухо и зло скрипел паркет, топали полуденные гимнеты, мужчины и дамы кланялись и приседали. Дик кивал в ответ, пытаясь не думать о предателе, которому он имел глупость задолжать целую жизнь. Если б Удо не нашел его в лесу Святой Мартины, если б сам он не стал цивильным комендантом, все бы решила шпага.
— Вы рискуете заблудиться.
— Не ваша забота!
Какие у Триумфальной лестницы светлые ступени, раньше он не замечал. Древние воины с мечами выступали из своих ниш, на стенах блестели трофеи Двадцатилетней войны…
— Я забыл спросить у Альдо, когда он избавится от олларского тряпья. — Удо махнул в сторону гайифских знамен. — Может, знаешь?
— Как ты мог? — С пленными и узниками не дерутся, но можно скрестить клинки в Барсине. — Ведь ты был одним из нас…
— Как я мог? — переспросил Борн. — А как ТЫ можешь?
Говорить было не о чем, но Ричард все же спросил:
— Почему ты назвал Альдо незаконным королем?
— А он законный? — сощурился Борн. — Поклянись.
Лестница кончилась, а вместе с ней и разговор. Полковник Нокс хмуро доложил, что все готово.
— Удо Борн поедет со мной в четвертом ряду.
— Понятно, монсеньор. Джереми привел Сону.
— Хорошо. — Линарцы для дальней дороги не годятся, особенно купленный второпях соловый. Если б не смекалка Джереми, коня пришлось бы бросить, иначе дорога растянулась бы на неделю.
— Монсеньор, мои люди переданы в ваше распоряжение.
— Капитан Криц? — Если Удо вздумает откровенничать при цивильнике, неприятностей не оберешься. — Рад вас видеть. Вы знаете дорогу на Барсину?
— Да, монсеньор.
Три десятка человек, чтобы выдворить одного мерзавца! Ричард хмуро разобрал поводья и вскочил в седло. Вечером прием в честь дома Молний, но Робера не будет, как и Катари. Завтра в склеп под храмом Святого Алана опустят Джеймса Рокслея. Из Повелителей его проводит только Валентин. Знает ли Придд тайну Эрнани? Старый Спрут знал, но где же сама бумага? Лежит в каком-нибудь тайнике или ее нашли Манрики? А если исповедь у Валентина? В Лаик Придд был тихоней, а сейчас всплыл на чужой волне, как тварь с его герба.
— Монсеньор, — Джереми осадил гнедую рядом с Соной, — прошу меня простить.
— В чем дело?
— В Ослином проезде серые… то есть церковники, и на Фабиановой площади тоже. Проповедуют.
— Едем вдоль Данара. Возьми троих, проверишь дорогу.
Идти против Левия рано, пустить его к Удо нельзя, а кого караулят клирики, если не Борна? Ричард покосился на соседа: Суза-Муза как ни в чем не бывало покачивался в седле. Глаза полузакрыты, на лице ничего, кроме сонного равнодушия. И это потомок Рутгерта, брат Карла и Рихарда?! Он же дрался у Святой Мартины, по-настоящему дрался, а потом предал сюзерена, братьев, себя… Или тогда он не знал про исповедь, а узнав, принял сторону струсившего короля и кэналлийского выскочки? Может, и так, но на Робера он руку не поднимал.
— Монсеньор, на Паромной проповедник и двое служек.
С Данара несло сыростью, солнце медленно уходило за высокие каштаны. Направо будет «Золотая шпора», знакомые места… Можно свернуть на Лебяжью, но где три мухи, там и четвертая. Левий стережет выезды, но по ночам спят даже монахи. По ночам проповедовать некому — правом жечь светильники и выходить на улицу обладают лишь дворяне и лекари. Ричард поправил перчатки.
— Путешествовать удобней ночью. Сейчас едем ко мне. Борн, вы меня слышите?
— В последнее время мне не удавалось выспаться. — Удо потянулся и нарочито широко зевнул, прикрыв рот ладонью. — Окделл, у вас не будет со мной никаких хлопот.
Какой урод придумал пихать в рот поросятам и прочим щукам бумажные цветы, особенно желтые?! Матильда с отвращением отвернулась от мерзкого вида хризантемы, росшей из пасти заливного чудовища, и угодила из огня да в полымя: прямо в лицо принцессе пялился зажаренный целиком кабан, разумеется, жующий поддельную розу. Для разнообразия малиновую. Принцесса с трудом сдержала рвущиеся из сердечных глубин слова и ухватилась за бокал. Ночной пир был в разгаре: августейший внук встречал Зимний Излом по-гальтарски — ни ночи без попойки. Сегодняшняя, четвертая по счету, принадлежала Молниям. Изукрашенный алыми тряпками Гербовый зал галдел, как птичник во время кормежки. Сходство усугублялось тем, что помост для августейших особ возвышался над толпой, как насест.