Шадов подарок остался в спальне, но отступать было некуда: вернешься, набегут портнихи с булавками. Матильда вздернула подбородок и с деловым видом проследовала в кабинет, где не ждало ничего хорошего, кроме остатков тюрэгвизэ.

Графин с танцующими журавлями был полон до краев. Жаль, полное имеет обыкновенье становиться пустым. Оглянуться не успеешь, покажется дно, а что останется? Бочка да Ласло, но один лягается, а второй лезет с тем, о чем не спрашивают.

Матильда плюхнулась в здоровенное, обитое кожей кресло, передвинула стопку бумаги, тронула не знавшее чернил перо, глянула на графин, но устояла. Часы с крылатыми девицами отстукивали минуты, приближая обед, в окно лезло зимнее солнце, письмо не писалось, а рядом тосковала тюрэгвизэ, и не думать о ней становилось все труднее.

3

— Исповедь Эрнани не должна всплыть до суда. — Глаза Альдо были усталыми и злыми. — А я не могу отказать кардиналу в посещении Багерлее. Да уж, удружил нам Агарис с Левием! Голубь Создателев, как же! Явился на Совет, грозил отлучением… Не голубок, а гадюка крылатая. В чем я на стороне Франциска, так в том, что он поставил святош на место.

Дикон говорил с кардиналом только раз. После Доры. Левий выспрашивал, как все было, а потом встал и вышел, бросив с порога несколько злых, несправедливых слов. Позже Ричард узнал, что кардинал отправился к Придду — слов Повелителя Скал ему было мало.

— Альдо, — нерешительно произнес юноша, — нужно поймать доносчика. Того, кто сказал Левию про Удо.

— Попробуй, — выпятил губу Его Величество, — только, грохнув кувшин с медом посреди двора, не удивляйся, что мухи узнали. Салигана ты допрашивал при всех, как уводили Борна, видело полгвардии. Кто-то помчался в Ноху, а враг это или просто дурак, только кошки знают.

— Я понимаю. — Если б сюзерен обвинял, было бы легче. — Я не проследил за слугами, а Удо нужно было вывести через балкон.

— Двух глупостей ты все же не сделал, — сюзерен неожиданно подмигнул, — ты проверил слова Салигана и, главное, никому не показал медузью писанину. Остальное мы переживем.

Черновик манифеста, уведомлявшего, что законным королем Талига является Ворон, регентом — Суза-Муза, а Альдо — Та-Раканом, которому граф жалует право копошения до весны, не видел даже Мевен. Другое дело, что Дик спрятал найденную ветром мерзость из-за оскорблений, а сюзерен прочел в пасквиле много больше. Удо Борн знал про исповедь Эрнани и потому был опасен и при этом неуязвим. Судить — нельзя, а в Багерлее повадился Левий. Остается изгнание…

— Его Высокопреосвященство про исповедь не знает, — выдал желаемое за действительное Дикон, — для него Удо — Суза-Муза.

— Нос в это дело он уже сунул. — Альдо с силой ткнул перо в чернильницу, где и оставил. — Дикон, мы не можем рисковать, Борна нужно убрать из столицы. Немедленно. И сделать это придется тебе.

— Конечно, — пообещал Ричард, понимая, что на похороны Рокслея ему не успеть. Долг есть долг, но Катари он снова не увидит.

— Проводишь мерзавца до Барсины, и назад. Сразу же! Ты мне нужен. Леворукий, хотел бы я послать кого-нибудь другого, да некого.

— Я понимаю, — вздохнул Ричард. — Иноходец ранен, у Дэвида похороны…

— Не в этом дело. — Сюзерен вытащил перо и одни росчерком изобразил летящую птицу. Орлана?! — Ты знаешь про исповедь и остаешься со мной. Тебе откровения Борна не страшны, а другим?

— Иноходец не предаст, — зачем-то сказал Ричард.

— Безусловно. — Альдо оттолкнул рисунок. — Но лишние печали ему не нужны. Или ты думаешь, он поверит Салигану?

— Нет! — мотнул головой Ричард. — Я тоже не верил, но ведь Нокс нашел и яд, и печати.

— Для Робера это не доводы. — Сюзерен закусил губу. — Признаться, и для меня тоже. Закатные твари, хотел бы я понять, откуда Удо знает то, чего не знает Робер. Понимаешь, о чем я?

— Нет, — честно признался Ричард. Тащиться на ночь в Барсину не хотелось и еще меньше хотелось видеть бывшего друга.

— А ты подумай, — посоветовал сюзерен, заштриховывая распростертые в полете крылья. — Что, если игры Алисы начались с исповеди Эрнани? Чужеземка собралась построить Талигойю без Раканов, и за ней пошли. Штанцлер говорит, Анри-Гийом влюбился в королеву. Чушь! Ты видел ее портрет? До Катарины и то далеко!

Разгляди сюзерен в Катари лучшую из женщин, они могли бы оказаться соперниками, и все равно стало больно. Больно, что Альдо не разбирается в истинной красоте. Вот Марианна его бы наверняка потрясла. После возвращения из Барсины надо зайти к Капуль-Гизайлям. Рассказать новости, предупредить, что не нужно говорить о Борне.

— Догадался? — Мысли сюзерена были далеки от женских прелестей. — Или подсказать?

— Алиса что-то обещала? — брякнул Дик первое, что пришло в голову. Альдо рассмеялся.

— Эпинэ и так имели все. А теперь представь, если б все узнали, кто на самом деле убил Эрнани? Алиса загнала Гийома в угол. И не его одного. Выбор был прост: или она, или кэналлийцы.

— Исповедь была у Алисы? — не очень уверенно спросил Дик. — Эр Август об этом ничего не знает…

— Или не говорит. Если ты выяснишь, как Удо узнал про эту пакость и где она сейчас, тебе цены не будет. Думаю, ему сказал брат перед восстанием. Тебе тогда было пять лет.

— Шесть…

— В таком случае, прочтите вот это. — Вальтер Придд достал и положил на стол какую-то бумагу, над которой склонились четыре головы. Дикон не видел, что на ней написано, но он видел лицо отца.

— Альдо, — прошептал Дик, чувствуя, что у него в груди все обрывается, — я видел исповедь Эрнани! Вальтер Придд показал ее отцу.

— Ваше Величество, — виконт Мевен в сопровождении четырех лиловых гимнетов замер у двери, — посол Гайифской империи ждет уже полчаса.

— Пригласите, — бросил сюзерен. — Нет, постойте. Пока мы принимаем посла, лично отведите Борна к Ее Высочеству… Дикон, не забудь потом досказать про Придда.

4

Шпаги у Борна не было; без оружия и белого гвардейского мундира Удо казался удивительно домашним — впору за ухом почесать.

— Ваше Высочество, — злоумышленник преклонил колено, — счастлив вас видеть.

— А уж как я счастлива, — буркнула Матильда. Желание дать дурню подзатыльник боролось с желанием разреветься. — Явился, значит?

— Явился, — подтвердил Удо, — хоть и под конвоем, зато на целых полчаса.

— А потом? — не поняла Матильда.

— Вон из Великой Талигойи, — ухмыльнулся Суза-Муза, — и горе мне и моим потомкам, если нога наша ступит в пределы.

— А рука? — натужно хохотнул Темплтон. Проводы хуже похорон, на похоронах хотя бы шутить не пытаются.

— Сколько у тебя денег? — пресекла баранью болтовню Матильда. — Не вздумай врать!