– Успокойся, тебе вредно.

– Знаю… Робер, пойми, ты ни в чем не виноват! Мишель говорил, что дед посылает вас на барьер, и вы идете… Лошадь не может отказаться!

– Может. – Но для этого нужно быть Моро. – Успокойся… Пожалуйста, успокойся. Мы не одни.

– Да… Барон Карваль, прошу меня извинить. У вас срочное дело?

– Оно ждет. Ваше величество, позвольте вас оставить.

– Нет… Мои… воспоминания не должны мешать делу. К сожалению, в моем положении они неизбежны. Еще раз прошу извинить мою вспышку… Это оборотная сторона доверия, при чужих я не забываюсь. Этому я все же научилась.

– Я счастлив служить вашему величеству.

– Робер, объясни… барону, что мне служить не нужно. Мне ничего не нужно, только будьте живы… Пожалуйста… Если хотите, чтобы мне было хорошо, не позволяйте себя убивать и обманывать… Робер, займись делом, я жду тебя в беседке.

3

Иноходец никогда не отличался особой чуткостью, но то, что Катари надо побыть одной, понял. Подхватив Карваля под руку и заставив его отвернуться от удаляющейся фигурки, Эпинэ повел генерала вокруг фонтана, вспомнив, что именно здесь объяснялся с Айрис, только они пришли сюда другой дорогой.

– Ее величество очень расстроена, – пробормотал Никола. – Мне не следовало вас искать.

– Ты меня уже нашел, а Катари не может все держать в себе. Не забывай, она тоже южанка… Что-то срочное?

– Нет. Прибыл курьер. К нам идут три обоза, во второй день Летних Скал их надлежит встречать на Урготском тракте у Кольца. Графиня Савиньяк прибывает в Олларию двадцать второго Весенних Молний. Проэмперадор Эпинэ прислал вам письмо. Я знал, что вы у ее величества, и решил его передать.

– Передавайте. Выходит, на курьеров и графинь чумные меры не распространяются…

– Граф Валмон, рэй Эчеверрия и маршал Дьегаррон вправе подписывать пропуска, – напомнил Карваль, и Робер почувствовал себя болваном. Слишком много говорившим с Эрвином и слишком мало читающим бумаги.

– Я – болван, – не стал скрывать свое открытие Иноходец, распечатывая письмо. Карваль тактично промолчал и бестактно повернулся к беседке. Чего доброго, задумался о женитьбе… А ведь сестра заметила главное – маленький генерал сделает свою баронессу счастливей любой королевы. Если, разумеется, женится по любви.

– А вам никто не пишет? – зачем-то спросил Эпинэ, вскрывая письмо.

– Нет, монсеньор. Зачем?

А зачем все пишут? Либо по делу, либо желая напомнить о себе, сказать недосказанное, пожаловаться, попросить, объясниться…

«Герцог Эпинэ, – почерк Проэмперадора, несмотря на все хворости, оставался четким, – мой сын и наследник считает, что намеков Вы не понимаете, поэтому намеков не будет. Проведенное расследование убедительно показало, что лично Вы не несете ответственности за события минувшей осени. Мятеж был подготовлен с двух сторон. Подстрекаемым родственниками губернатором Сабве и скрывавшимся у доверенных лиц вашего деда Августом Штанцлером.

Ваше появление нарушило планы заговорщиков и вынудило их выступить раньше, чем они намеревались.

Ваше участие в дальнейших событиях было неизбежным, но я не возьмусь ставить Вам это в упрек. Закон – слепая змея, ползущая прямо и пожирающая все, что попадается по пути, но здравый смысл и интересы Талига не позволяют отдавать ей всех, кого она готова пожрать. Скармливать закону Вас не намерен никто из известных мне регентов Талига, один из коих просил справиться о судьбе некоего полумориска золотисто-рыжей масти.

Я же уведомляю Вас, что принял на себя управление Вашими владениями. Земли герцогов Эпинэ способны приносить существенный доход, но находятся в плачевном состоянии. Чтобы исправить положение, требуются серьезные вложения в течение четырех или пяти лет. Я располагаю требуемыми средствами и письменным ручательством герцога Алва и графини Савиньяк, обязующихся в случае необходимости возместить мои расходы. Первый отчет о состоянии дел и разумную денежную сумму Вы получите не позднее месяца Летних Волн.

К сожалению, состояние здоровья и обилие текущих дел не позволяют мне присутствовать при столь знаменательном событии, как разрешение от бремени Ее Величества. Рискуя превысить свои полномочия, настоятельно советую Вам к этому времени ограничить свободу передвижений графа Штанцлера и передать означенного графа в руки правосудия по первому требованию следующего регента. Надеюсь также, что Вы в полной мере обеспечите безопасность и удобства выехавшей в Олларию графине Савиньяк.

Бертрам, граф Валмон,

Проэмперадор Эпинэ волей регента Талига Ее Величества Катарины».

– Никола. – Леворукий бы побрал Ворона с его ручательством, но сомневаться в том, что Алва опять протянул руку, не приходится! Валмон мог выдумать все, кроме вопроса про Дракко, но неужели Ворон не нашел времени для письма Катари?!

– Неприятности, монсеньор?

– Наоборот. Валмон взялся обустраивать мои владения. Под поручительство маршала Алва и графини Савиньяк.

– Это прекрасно.

– Это прежде всего стыдно, но кривляться я не стану. Самому мне не справиться, а людям надо как-то жить.

– В этом нет ничего стыдного, монсеньор. Эпинэ пришла в упадок не по вашей вине.

– По вине деда, но Алва и Савиньяк платить за нас не обязаны.

– Монсеньор…

– Я согласен принять помощь, так что обсуждать тут нечего.

– Как скажете, монсеньор. – Капитан Карваль был более обидчив, чем барон и генерал. Что же будет, когда он станет маршалом?

– Никола, граф Валмон советует не спускать глаз со Штанцлера. Похоже, «гуся» вернут в Багерлее при первой же возможности. Проследите, чтобы он никуда не делся.

– Монсеньор, это просто. Штанцлер не выходит из особняка герцога Окделла.

– И все равно позаботьтесь, чтобы «гусь», в предчувствии неприятностей от нового регента, никуда не «улетел». Зря вы тогда меня удержали… Я про Шарли.

– Примите мои извинения, монсеньор. Я считал графа Штанцлера нашим союзником. Теперь я придерживаюсь другого мнения, но лучше, если его будут судить согласно закону.

– Иногда мне кажется, что вы – ноймар. В каком состоянии дом Савиньяков?

– Особого ущерба зданию не нанесли, но ценности вывезли. Я видел в кабинете Мевена кресла с оленями…

– Они принадлежали Лионелю, когда он командовал дворцовой охраной. Постарайтесь привести особняк в порядок. Графиня знает, что у нас творилось, но надо сделать все возможное.

– Разумеется, монсеньор. Я могу идти?

– Да. – Сказать Катари, что Алва жив и здоров, или ограничиться приездом Арлетты? Наверное, так будет лучше. Женщины слишком долго помнят неподаренные розы…