— Вариты в Бергмарк не войдут никогда, — Ойген бросил салфетку, — но я сейчас был не прав. Военная выгода не всегда является главным. Отдать Южную Марагону даже на несколько месяцев будет предательством тех, кто поверил нашему обещанию и начал спокойно сеять свой лен. Ландмилиция будет ожесточенно сопротивляться, даже если армия покинет провинцию. В ответ дриксы будут действовать со свойственной им беспощадностью. Если вы примете решение отойти к Аконе, я буду просить оставить мой корпус для защиты Южной Марагоны.
— Знаете, чем вы оба отличаетесь от Фридриха? — Глаза фок Варзов стали лукавыми и при этом грустными. — «Гусь» смакует недобытые победы, а вы — неслучившиеся поражения. А надо просто делать то, что нужно, и видеть то, что есть. Рокэ так и поступал… Этому я его все-таки научил… Доедайте спокойно, а я уже сыт… и меня ждут.
Старика никто не ждал, просто он не желал их больше видеть. Ни Жермон Ариго, ни Ойген Райнштайнер, ни Савиньяки не заменяли Рокэ Алву. Для Талига они еще могли что-то сделать, но не для Вольфганга…
1
«Господин Проэмперадор Надора!
Я отдаю себе отчет, что мое письмо может показаться бредом сумасшедшей, но умоляю Вас прочесть его до конца. Сперва я вынуждена напомнить, кто я такая и где Вы меня видели, ведь образ столь незначительной и лишенной привлекательности особы вряд ли сохранился в Вашей памяти. Я — внебрачная дочь графа Креденьи и вдова капитана Лаик Арнольда Арамоны. Я и моя старшая дочь Селина были приставлены герцогом Алва к герцогине Айрис Окделл, покинувшей вопреки воле матери Надор в надежде найти защиту у брата. Мой старший сын Герард стал порученцем герцога Алва и отбыл с ним в Фельп, где после сражения его произвели в офицеры. Последнее, что я знаю о своем сыне, это то, что по настоянию герцога Алва он сменил имя и сейчас зовется рэем Кальперадо.
Сразу оговорюсь: никаких поручений, помимо заботы о герцогине Айрис, герцог Алва мне не давал. Я осознанно ввожу в заблуждение военного губернатора Надора генерала Лецке, чтобы он в срочном порядке доставил Вам мое письмо. Умоляю, если Вы все же сочтете меня безумной, не изливать свое неудовольствие на господина Лецке и представившего ему меня господина Гутенброда, которого я также была вынуждена обмануть.
Теперь я перехожу к тому, что меня вынудило отважиться на столь дерзкий и не вызывающий уважения поступок. К сожалению, и здесь начать мне придется издалека. Вы могли слышать о бесследном исчезновении моего супруга из нашего собственного дома в Кошоне. Я понимаю, как нелепо это звучит и тем более выглядит на бумаге, но Арнольд Арамона умер, стал выходцем и начал преследовать собственную семью в точности так, как об этом рассказывает простонародье. Ему удалось увести с собой нашу младшую дочь Люциллу, после чего я со старшими детьми переехала в столицу к матери. По понятным причинам я скрывала нынешнее состояние моего супруга и моей младшей дочери, но старшие дети и кормилица Дениза встречались с ними и в Кошоне, и в Олларии. С помощью старинных деревенских заклятий мы вынуждали выходцев уйти, не причинив никому вреда.
В последний раз я видела своего покойного супруга в Октавианскую ночь, а Люциллу — в Багерлее, где мы с Селиной находились вместе с ее величеством во время засилья Манриков и Колиньяров.
Я не буду писать о прискорбных событиях, имевших место позднее, так как Вам о них, без сомнения, известно больше, чем мне. Я и моя дочь оставались с ее величеством, пока герцог Эпинэ не сделал предложения Айрис Окделл. С разрешения и по просьбе ее величества мы отправились в свите невесты в Надор, откуда я надеялась связаться с Вами при помощи графа Ларака и его сына Реджинальда. Айрис Окделл согласилась разыграть помолвку, надеясь тем самым способствовать освобождению герцога Алва. Если мои слова что-то значат, я свидетельствую, что Айрис Окделл и Робер Эпинэ делали все возможное для спасения жизни герцога Алва и что ее величество показала себя более чем достойно, как в противодействии Манрику, так и после водворения в Олларии крайне неприятного и самоуверенного молодого человека, называющего себя королем Великой Талигойи Альдо Раканом.
Таким образом, мы с дочерью оказались в замке Надор и оставались там до последнего дня его существования. Об этом я вынуждена рассказать подробно, хотя мой рассказ, без сомнения, покажется Вам бредом помешавшейся от ужаса женщины. Если Вы бывали в Надоре, то должны помнить родник, бивший на вершине Надорского утеса. Этот родник иссяк, видимо, в ночь с девятнадцатого на двадцатый день Зимних Скал, поскольку наутро его русло уже было сухим. В ту же ночь в замке выли собаки и слышались странные звуки, как будто кто-то бьется о стены. Тогда же в Надоре начала гибнуть водившаяся там в чрезмерных количествах моль.
В третий день Зимних Ветров мы, совершая конную прогулку, встретили у Надорского озера гигантских призрачных всадников в старинных одеяниях, причем один из призраков — женщина — ответила на приветствие Айрис Окделл. Сразу же после нашего возвращения в замок на Надор обрушилась снежная буря, полностью отрезавшая нас от внешнего мира.
В девятый день Зимних Ветров в замок вернулось некое существо, известное местным жителям из древних поверий. Обитатели Надора называли его Невепрь. Это создание походило на большого безголового и бесхвостого быка, поросшего черной шерстью и с ярко-красными раздвоенными копытами. Оно становилось видимым, только если закрыть глаза, но слышали его постоянно. Невепрь обосновался в Гербовом зале и — я понимаю, как глупо это звучит, — беспрерывно прыгал на одном месте, отчего по замку разносился несмолкающий грохот. Изгнать его не удавалось ни с помощью эсператистских молитв, ни с помощью четырех свечей и отгоняющих нечисть заклятий.
В одиннадцатый день Зимних Ветров Айрис Окделл решила покинуть Надор, несмотря на непрекращающуюся метель. Молодую герцогиню одолевали дурные предчувствия, и, как мне теперь кажется, их разделяли граф Ларак и его сын. К несчастью, лошади отказались подчиниться. Около полуночи буря утихла, Невепрь и собаки также смолкли, но Айрис Окделл не покидала тревога, хотя видимых причин для беспокойства не было.
Поздним вечером я ушла к себе, но еще не ложилась. Спустя какое-то время в мою дверь постучали. Это оказался выходец женского пола, назвавшийся капитаном Зоей Гастаки. Она обманом заставила меня тепло одеться, взять ценности и запас еды и последовать за ней. Моя дочь почувствовала ее присутствие — она и раньше чувствовала появление выходцев — и настояла на том, чтобы идти со мной.
Капитан Гастаки привела нас на вершину Надорского утеса к подножию лишенного коры мертвого дерева. Она сказала, что еще нет полуночи, хотя мне казалось, что уже позднее, и заставила нас укрыться в тени дерева. Вскоре мы стали свидетелями того, как гору покидают лежавшие там валуны. Капитан Гастаки назвала их стражей и объяснила, что отныне они свободны и обретают вечный покой. Тогда же она сказала, что замок и его обитатели обречены, потому что чашу разбили и ничего нельзя изменить. Те, кто оставался внизу, должны за что-то заплатить, а мы с дочерью — нет.