— В таком случае идемте.
За стенами палатки дожидался десяток адуанов. Где-то в стороне пела труба и ухал барабан, но площадка у палаток высших офицеров была пуста. Только примятая желтая трава, стрекотанье кузнечиков и неизбежная пыль. Солнце стояло в зените, и день оказался не менее страшным, чем ночь. Больше всего Ричарду хотелось оказаться подальше от этого лагеря, этих людей, этой войны. Он понимал, что это трусость, подлость, слабость, но ничего не мог с собой поделать. Оставаться с Оскаром было мучительно, уйти было невозможно.
Феншо и таможенник молчали. По жестким зелено-бурым щеткам, названия которых юноша не знал, ползали, выпуская паутину, маленькие черные гусеницы, перепархивала с ветки на ветку, словно провожая идущих, сварливая черно-белая птица, под ногами хрустели, осыпаясь, мелкие, острые камешки.
Если б Оскар вздумал бежать, стали бы его ловить? Хотя куда бежать, ведь бириссцы ему враги. Переплыть Рассанну, просить защиты в Олларии? Станут ли адуаны стрелять? С Клаусом их одиннадцать, они знают здешние места, как свои пять пальцев, а Оскар один. Один? Не двое? Ричард Окделл отрекается от друга? А что он может?! Выстрелить в спину идущему впереди Клаусу и броситься в заросли? Готов ли Оскар к бегству? Оружие у него не отобрали, он не связан, значит — решать ему, а может, Вейзель и Савиньяк уговорили Ворона?
Дорога казалась бесконечной, но кончилась очень быстро. Дно оврага было сухим и пыльным, пыльным здесь было все, особенно днем. Рокэ сидел на большом грязно-белом валуне, у его ног разлегся, вывалив язык, Лово. Было жарко, и Проэмперадор снова оделся по-кэналлийски. Это было вопиющим нарушением этикета, но вся жизнь герцога была нарушением законов божеских и человеческих, чего ж удивляться, что он сбросил маршальский мундир. Дик не сомневался — завтра все или почти все офицеры последуют его примеру, Савиньяк, тот точно переоденется.
Командующий кавалерией стоял тут же, бок о бок с Вейзелем, генералы словно поддерживали друг друга, а раскрасневшийся Бонифаций расположился в тени кустарника, облюбовав еще один валун. Рядом с ним сидел Хорхе Дьегаррон. Дик со странным равнодушием подумал, что кэналлиец сменил повязку и крови теперь не видно.
Оскар твердым шагом подошел к Ворону и отдал честь. Не отстававший от осужденного Дик встал рядом, но поняв, как это нелепо, отступил в сторону.
— Генерал Феншо-Тримэйн на казнь явился.
— Вы привели свои дела в порядок?
— Да.
— Есть ли у вас просьбы или пожелания?
— Я просил бы не завязывать мне глаз и позаботиться о моей лошади. Дракко нужен всадник с мягкими руками. Мои письма остались в моей палатке.
— Они будут доставлены, как только мы вернемся в Талиг. Генерал Вейзель проследит.
— Господин Вейзель. — Голос Оскара, хриплый, прерывистый, Дик узнал с трудом. — Господин Савиньяк, я благодарен вам и желаю никогда не оказаться на моем месте. Господин Дьегаррон, лично к вам я не испытываю никакой ненависти. Ричард, я вам все сказал, и вы обещали… Монсеньор, я не проклинаю вас, потому что вы и так давно прокляты. Когда-нибудь вам воздастся за все. Я готов. Куда становиться?
— Вон туда. — Распоряжавшийся казнью Клаус Коннер указал в центр усыпанной гравием проплешины, после дождя здесь наверняка образовывалось что-то вроде озерца, но дождей не было уже давно.
Савиньяк и Вейзель молчали и глядели в землю, они уже все сказали и сдались. Бонифаций буркнул что-то олларианское и отошел, Оскар остался один. Виконт был совершенно спокоен и даже не очень бледен, то ли сказалась жара, то ли выпитое вино. Десяток адуанов вышли вперед и подняли тяжелые мушкеты.
Если Рокэ отменит казнь, то теперь. Дик украдкой бросил взгляд на Ворона, синие глаза были холодны и спокойны. Так Рокэ Алва смотрел в особняке Марианны, отобрав чужую любовь, и в заброшенном аббатстве, отобрав чужую жизнь. Клаус Коннер подошел к Ворону, он так и не научился вести себя по-гвардейски. Мужлан остается мужланом, какую перевязь на него ни напяль!
— Монсеньор. Стало быть… Готово все.
— Хорошо. Данной мне властью приказываю привести приговор в исполнение.
Лицо Феншо стало вдохновенным, он подался вперед:
— Друзья, делайте свое дело. Вы — солдаты, на вас крови не будет.
Сигнала Ричард Окделл не увидел, потому что закрыл глаза. Грянул выстрел. Ричард сжал кулаки так, что ногти впились в ладонь. Ничего не случилось! Пули были холостыми, стрелки промахнулись. Они вообще стреляли в воздух…
— Наповал. — Голос Вейзеля казался незнакомым.
— Хоть в этом повезло, — пробормотал Савиньяк. Ричард приоткрыл глаза, но увидел лишь серую землю и свой сапог.
— Ничего не оплакивайте, ибо все проистекает по воле Создателя — и весна, и осень, и жизнь, и смерть. Так проходит земная слава, так проходит земная любовь, так проходит земная ненависть…
Проклятье, этот пьяница когда-нибудь говорит собственными словами?!
Дик быстро просчитал до десяти и взглянул туда, где стоял Оскар. Бывший командующий авангардом лежал на спине, а рядом возились трое адуанов, что-то деловито отмеряя. Блеснуло, отразившись от лопаты, послеполуденное солнце, назойливо зажужжал овод. Надо было подойти к Оскару, встать на колени и поцеловать в лоб, но ноги юноши приросли к земле. Бонифаций, покачнувшись, поднялся и торопливо пробубнил последнее напутствие, навеки отрезая мертвого от тех, кто еще был жив.
— Господа… — Дик торопливо и даже с каким-то облегчением обернулся к Рокэ. Алва стоял у валуна, и лицо его ничего не выражало. — Вечером нам предстоит еще одно малоприятное дело, а пока можете быть свободны.
Вейзель, Дьегаррон и Савиньяк ушли вместе. Эмиль поддерживал раненого кэналлийца, Курт, сутулясь, шел сзади. Бонифаций чуть помешкал и начал резво взбираться по крутой тропинке. Таможенники взялись за лопаты, работа спорилась, через несколько минут землекопы были по колено в земле. Ричард все-таки заставил себя подойти к Оскару и преклонить колени, но слова молитвы из памяти кто-то выскреб, а касаться мертвого не хотелось до дрожи. Он — плохой друг, трус и подлец, но он не может этого, не может и все!
— Так НЕ приходит земная слава. — Дик вздрогнул и торопливо вскочил. Ворон стоял рядом, задумчиво глядя в рождающуюся могилу. В который раз за последние два дня юноше захотелось исчезнуть, но дорогу заступили Жан и Клаус.
— Монсеньор, — Шеманталь казался малость смущенным, — мы вот тут…
— Сказать решили, — пришел на помощь приятелю Клаус, — дозволите?
— Говорите. — Рокэ Алва прикрыл глаза ладонями, провел пальцами по бровям к вискам, опустил руки и поднял глаза на таможенников. — Я слушаю.
Голос Ворона не выражал ничего, но Дику стало страшно. Адуаны решили уйти, он их понимал. Святой Алан, он бы сам с удовольствием ушел, но Рокэ никого не отпустит.
— Мы так кумекаем, что правильно вы все делаете, — выпалил Жан, — и с теми, и с этими. Одного дурня кончили, зато другим неповадно будет, с седунами шутки плохи. Хитрющие они, и совести никакой.