La plupart des hommes s'expusent assez dans la guerre pour sauver leur honneur. Mais peu se veulent toujours exposer autunt qu'il est necessaire pour faire reussir le dessein pour lequel ils s'exposent. [149]
Francois de La Rochefoucauld
Солнце закатилось, и сразу же наступила ночь — сумерек летняя Сагранна не знала. Из ущелий пополз туман, глуша звуки, скрывая то, что оставалось внизу. Очень подходящая ночь для нападения, не хуже, чем вчера, позавчера, три дня назад…
Робер Эпинэ положил руку на ствол гайифской пушки. Металл был прохладным, сейчас это было приятно, но к утру придется дрожать от холода. Талигоец поднялся и медленно побрел от пушки к пушке. Их не стерегли, зачем? Закатные твари, как же далеко он забрался!
Увязавшийся с хозяином Клемент возился на плече, шерсть крыса назойливо щекотала щеку. Внизу пели, Робер уже довольно хорошо знал кагет, но разобрать в мужском многоголосье несомненно знакомые слова не получалось, мелодия же, красивая и печальная, лишь усиливала ощущение одиночества и пустоты. Эпинэ не знал, какие песни поют гоганы и поют ли вообще, но Мэллит кагетские песни наверняка бы понравились. Они могли бы жить в горах — она бы ходила за водой к ледяному ручью, он бы охотился, вокруг их дома росли бы дикие розы… Глупости, никаких диких роз и никаких убитых серн в его жизни не будет, так же, как не будет любви и счастья, только война, политика и одиночество. Даже если он женится на принцессе Этери или на какой-нибудь другой девице, даже если Альдо победит, в жизни Иноходца Эпинэ мало что изменится — он будет исполнять свой долг и прятать от всех свою боль.
— Не спишь? Я тоже не сплю.
Машир отлично знал талиг, но комендант или, как здесь говорили, харатан Барсовых Врат, говоря на чужом языке, оставался кагетом. За пять месяцев на краю земли Робер привык ко многому, но не к тому, что собеседника, каким бы старым или знатным он ни был, надо называть на «ты» и только по имени. Кагеты и бириссцы не понимали обращения на «вы», а свою принадлежность к тому или иному роду упоминали только при знакомстве или набиваясь на ссору.
— Не спите? — «тыкать» человеку, годящемуся ему в отцы, Эпинэ так и не научился. — Почему?
— Не знаю, — казарон немного помолчал. — Душно… На что ни взгляну — все кажется красным. Дурная примета. Однажды вечером моему отцу черный занавес показался багровым, утром его нашли с ножом в груди… Я не боюсь смерти, но я устал ждать.
Они все устали. Два месяца ожидания! Ворон расположился лагерем у Польворы и выжидает. Чего? Бириссцы, несмотря на всю свою хваленую ловкость, не смогли взять ни единого пленного, зато потеряли за лето немало своих охотников и четыре полные лапы.
Талигойцы не пытаются остановить грабежи, не мечутся от одной уничтоженной деревни к другой. Считается, что Южная армия должна очистить Варасту от партизан, но Алва ничего для этого не делает. Разлегся, как багряноземельский крокодил у водопоя, и лежит бронированным бревном. Только пасть в четыре бье и зубы в три ряда… Один из бирисских вожаков попробовал укусить крокодила и оказался у Барсовых Врат. Бритым и верхом на козле.
— Бириссцы боятся, — казарон опустился на землю у пушки, — они говорят, что пленник привез с собой бакранскую беду.
— Я не знаю здешних легенд, казарон. У нас верят в другое и опасаются другого.
— Я тоже родился не здесь, а у моря, — покачал головой Машир, — мне хотелось бы увидеть его еще раз. Наш замок, совсем маленький и старый, стоит у самого берега. Со стен видна скала, похожая на выходящего из моря быка, когда сильный ветер, через нее перекатываются волны, вчера она мне снилась. Мои сверстники гоняли голубей, а я кормил чаек…
Эгмонт Окделл в свою последнюю ночь рассказывал о Надоре, о том, как в скалах по весне зацветают дикие вишни, и о девушке, на которой он не смог жениться. Ее звали Айрис, она была дочерью какого-то «навозника». Бедный Эгмонт…
— Не слушай меня, гость. Я стал разговорчив, как старая женщина.
— Просто мы не знаем, чего хочет враг. — Робер отпихнул высунувшегося из-за пазухи Клемента. В Барсовых Вратах к ручному крысу относились весьма любезно, и тот обнаглел. — Вот и волнуемся. Козлов с ультиматумом пригнали сюда, и мы ждем нападения, но Барсовы Врата очень трудно взять. Прошло два месяца, талигойская армия, где стояла, там и стоит, а бакранские села пусты. Ничего так не изматывает, как ожидание.
— Это так, — тусклым голосом произнес кагет. — Только безумец отважится штурмовать Барсовы Врата. Враг пойдет, если пойдет, или через Еловый кряж, или тропой Пыли.
«Только безумец», но Рокэ Алва и есть безумец. Никто и никогда не знает, что предпримет этот человек в следующую минуту. Казар получил ультиматум, написанный рукой Ворона, но от имени новоявленного короля бакранов.
Некий Бакна Первый перечислял обиды, нанесенные его народу бириссцами, и требовал от казара изгнать их из Кагеты. В противном случае Бакна грозил войной. Он обещал до отлета голубых журавлей взять Барсовы Врата и через Дарамские равнины пройти во внутреннюю Кагету. По словам Бакны, повелителя кагетов, буде он не примет ультиматум, ждала судьба присланного бакранами лиса.
Робер не видел лица Адгемара, когда тот получил письмо и бритое чудище в клетке, но угрозы казар воспринял всерьез. Равиат призвал на помощь всех, кто мог держать оружие. Эпинэ не считал это правильным, но надеялся, что Белому Лису виднее. Казароны с дружинами стекались к Дараме, они не сомневались, что растопчут наглых козопасов и жалкие талигойские тысячи. Бириссцы… Эти были отменными воинами, но что-то подорвало их уверенность в себе. «Барсы» молча точили свои сабли и чистили мушкеты, они были готовы к бою, но бою безнадежному. Переживший бойню у Ренквахи Робер смотрел на горцев, а видел Эгмонта и своих братьев. Робер пробовал говорить с Мильжей, но тот отмалчивался или отвечал, что на все воля Великого Барса.