4
Молодая хрупкая женщина съежилась в огромном вызолоченном кресле. На кожаных подушках поместились бы три Катарины, но она была одна. Совсем одна. Напуганная, ничего не понимающая, больная. Лицо неподвижно, руки теребят янтарные четки. Золотистые, как глаза Мэллит, камни дрожат в длинных пальцах...
Робер стоял за спиной Альдо и смотрел на двоюродную сестру, сам не понимая, узнает ее или нет. Он не раз видел Катари сначала девочкой, потом – девушкой, но запомнились лишь алые фамильные платья и светлые, как у матери-северянки, волосы. Косы у бывшей королевы остались прежними, слишком тяжелыми для тоненькой шеи. Платье кузины теперь было черным, а вот лицо Робер забыл насмерть, хотя по всем законам отвечать за эту женщину теперь ему. Если, разумеется, не объявится ее блудный братец, но это вряд ли.
Сбоку что-то зашуршало, наверное, слуги. Бывшая королева вздрогнула, словно очнувшись, бросила четки, торопливо соскочила с кресла.
– Я... Я приветствую... я счастлива видеть потомка Эрнани Святого...
Янтарь соскользнул с гладко выделанной кожи и беззвучно упал на ковер. Альдо галантно поднял четки и протянул собеседнице:
– Успокойтесь, сударыня, вы и ваши дамы в полной безопасности.
Королева моргнула и робко коснулась солнечных бусин. Несчастное существо! Кто же ее так запугал? Уж точно не Фердинанд. Сильвестр? Манрики? Покойные братья? Или все сразу. Жозина говорила: мать Катарины тоже была не из храбрых.
Альдо взял вцепившуюся в камешки женщину под локоть и подвел к креслу у окна. К счастью, не столь огромному.
– Умоляю, сядьте. – Эпинэ не мог видеть лица сюзерена, но с женщинами Альдо обращался более умело, чем с лошадьми. Его не боялись и ему верили, иногда слишком.
Бывшая королева вымученно улыбнулась и почти упала на парчовые подушки. Альдо самолично подвинул стул и устроился напротив собеседницы.
– Сударыня, я понимаю, вы привыкли к другому положению, но ваш супруг никогда не был законным королем этой страны.
– Я знаю... Но его называли королем, а меня – королевой, только... Только... – Женщина в кресле замолчала, разглядывая обручальный браслет на тонком запястье. – Я была никем... Даже больше, чем никем. Не оправдавшей надежд заложницей, помехой на дороге мужчин, узницей... Нет, Ваше Величество, в моем положении ничего не изменилось. Я ничего не потеряла и ничего не обрела.
– О нет, – мягко поправил Альдо, – вы обрели свободу. Вас выдали замуж насильно, вы и Фердинанд Оллар принадлежите к разным церквям. Этого достаточно, чтобы новый кардинал объявил ваш брак недействительным и вернул вам родовое имя.
– Ваше Величество, – Катарина подняла глаза на гостя, словно прося извинить ее, – я благодарю вас за вашу доброту, но я не могу ею воспользоваться.
– Почему? – Альдо выглядел удивленным. – Вы молоды, хороши собой, вас ждет счастье.
– Ваше Величество, – в голосе женщины слышались тоска и непреклонность, – я согласилась выйти замуж за Фердинанда Оллара и прожить с ним до конца дней своих, когда он был королем. Да, я сделала это по просьбе родных, но добровольно. Меня никто не принуждал. Я дала клятву, и я ее исполню. В мире один Создатель, а девушка лишь единожды может отдать свою невинность... Я перед Создателем и своей совестью – жена Фердинанда Оллара и должна разделить его судьбу, какой бы та ни была.
А Дикон на этот раз прав, Катари и впрямь жемчужина! Не любить мужа, но не оставить его в беде! На такое пойдет не всякая, хотя благородство Катари может спасти ей жизнь, когда вернутся Оллары. А они вернутся.
– Ваши чувства и ваши слова делают честь вам и вашему дому, – наклонил голову Альдо. – Судьба Фердинанда Оллара еще не решена, мы вернемся к нашему разговору позже.
– Это ничего не изменит. – Катарина поднялась, вынудив к тому же царственного гостя. – Я не хочу, чтобы про меня говорили: эта женщина отдала себя королю и отреклась от узника. Если я оставалась с мужем, когда он был на троне, как я могу уйти сейчас? Это... Это бесчестно!
Сюзерен улыбнулся, и Робер понял – ему пришла в голову мысль, от которой он в восторге.
– Сударыня, – Альдо Ракан поцеловал тонкую руку, – вы – истинная талигойская эория, но я – ваш король. Я не позволю вам губить свою жизнь, но вы слишком слабы и взволнованны. Умоляю, сядьте.
Она не спорила. Не потому что сдалась, а потому что все равно сделает по-своему. Через страх, нежелание, отвращение, но сделает. Потому что считает нужным. У некоторых женщин чувство долга превыше всего. Такова Катари, а у Мэллит превыше всего любовь... И та и другая достойны счастья, но есть ли оно в этом мире?
– Эрэа, – Альдо тоже уселся, он в отличие от Катари разговор законченным не считал, – ваш супруг – враг Талигойи, но вы ни в чем не виноваты. По закону вы должны перейти под покровительство вашего ближайшего родича. Я надеюсь, граф Ариго скоро будет с нами.
Граф Ариго не приехал в столицу, даже когда получил титул. Кузен всю жизнь проболтался в Торке и, говорят, стал настоящим бергером. Вряд ли стоит ждать его сейчас.
– Жермон... – взгляд Катарины затуманился. – Я писала ему, но мои письма не доходили... Окружение моего... моего супруга оторвало меня от всех, кого я любила.
– Забудьте об этом, – потребовал Альдо. – Раз и навсегда. К тому же одного родственника я вам привел. Если я не ошибаюсь, мой Первый маршал – ваш кузен, и он здесь.
5
Что говорить, он не знал. И Катарина не знала. Эпинэ смотрел в голубые глаза двоюродной сестры, о которой не вспоминал десять лет. Беспамятный подонок! Хорошо, Альдо по просьбе жмущегося за дверью Дикона отправился к бывшей королеве с визитом, ему самому бы это и в голову не пришло. Повелитель Молний барахтался в воображаемом одиночестве, а рядом был человек, женщина, отчаянно нуждавшаяся в помощи и слишком гордая, чтоб напоминать о себе.
– Ну что, родственничек, – хохотнул Альдо, – речи лишился?
Лишился. Сначала совести, а потом речи. Он думал о ком угодно: о южанах, Альдо, Рокэ, повешенном мальчишке, о Моро, наконец, – но не о кузине. И ведь он не один такой! Удо тоже приходится Катарине братом, только троюродным. И тоже забыл. Несчастную девочку бросили в змеиное кубло и там оставили. За ненадобностью.
– Катарина, – слова застревали в горле, – что я могу для вас сделать?
– Ничего, – в голубых глазах появились и исчезли слезы, – у меня все есть... Не беспокойтесь обо мне... Хорошо, что вы пришли... Я хочу тебе сказать. Я все знаю... И про эра Гийома, и про твою матушку... Мне так жаль!
Ей жаль! Вместо того чтобы дать ему пощечину, она плачет о его матери. Робер поднес к губам сухую горячую ручку:
– Катари, я тебя совсем не знал.
– Откуда? – она героически улыбнулась. – Я не была дома со... со свадьбы, а ты?
– Я после Лаик первый раз в Олларии!