Пока я нес эту ахинею, женщина нетерпеливо хмурила брови, явно не понимая и начиная злиться, и, не удержавшись, довольно резко меня прервала:
– А если ближе к делу?
– Ну, хорошо, – решился я на откровенность. – Я знаю, сотница, с какой целью ты меня сопровождаешь.
В ее взгляде сквозило откровенное недоверие.
– Кстати, можешь сходить к Гилсвери для доклада, он уже в городе.
– Откуда ты… – Онни осеклась на полуслове.
– Вот именно. Я ведь только что пытался объяснить.
Она удивительно быстро взяла себя в руки и деловито кивнула:
– Понятно. Давно он приехал?
– Только что. Наверное, он остановится где-нибудь поблизости, чтобы не попадаться мне на глаза и не настораживать раньше времени. Но про свои особые планы на мой счет ему лучше забыть. – Я выдержал приличествующую случаю паузу и выдал: – Я знаю также, что Валигас мертв. Отослать меня в Неурейю на его поиски – ловкий трюк. По крайней мере, он так думает. У меня же своих проблем хватает, и сейчас я просто хочу попасть обратно к себе домой…
Я умолк, сообразив, что перестарался.
У женщины прямо все кричало внутри от ярости, изумления и растерянности – «откуда, откуда он все это знает?! Он же ни с кем, кроме Наместника, не разговаривал, и ни маг, ни она ни слова не сказали ему о судьбе Валигаса!». Ее внутреннее смятение хотя и было сейчас слабее, чем тогда, после сиглайзера, но все-таки было очень, очень сильным, и следующие слова она выдавила сквозь зубы:
– Почему же ты не сказал ему это еще там?
– Не хотел лишних осложнений. Мой путь, по случайному совпадению, все равно лежит в сторону Неурейи. И дальше – вплоть до Ущербных гор.
– Да неужели? – «Неистребимая» напряженно усмехнулась.
– Думаю, тебе стоит сходить к нему и прояснить ситуацию. Есть желание сопровождать меня – присоединяйтесь. Не стану же я избавляться от вас силой. Но не старайтесь мне мешать, ничего не выйдет. Впрочем, он может тебя и не послушать, самомнения твоему магу не занимать…
– Да ты совсем его не знаешь! – вырвалось у женщины против воли, и остановиться она уже не смогла. – Гилсвери самый несчастный человек, которого я знаю! С тех пор как в Круге Причастия погибла его жена, Пенета, жизнь потеряла для него всякий смысл, и лишь заботы о родном макоре заставляют его жить дальше! Ответственность за свой народ для него не пустой звук, и если какой-нибудь засферник способен решить эту проблему…
Тут она снова осеклась, и в ее душе причудливым оранжево-зеленым цветком расцвела злость пополам с раскаянием. Мысли эрсеркерши были просты и лаконичны, как у человека, не особо обремененного образованием, поэтому мне хватало ее эмоционального фона, чтобы предугадать их. Онни не должна была этого мне говорить. Сказав это она подтвердила, что я прав. И тем самым выдала и себя, и своего мага. Полные чувственные губы, созданные для любви, вытянулись в жесткую упрямую линию. Гладкие янтарные скулы отвердели, в зеленых глазах возник неприязненный блеск. Сейчас она немного смахивала на фурию, давно не пробовавшую крови.
– Я никогда никого не боялась, но тебя следует бояться, чужак. Твоя проницательность выходит за рамки способностей просто умного человека… ты… ты…
– Я засферник. И этим все сказано. – Я резко поднялся со скамьи. – А теперь я пойду. Прошу меня извинить, Онни, если чем-то тебя задел, я не желаю тебе зла. Спокойной ночи.
– Спокойной Ночи? – Эрсеркерша вдруг вскочила, ее лицо исказилось от ярости, а рука безотчетно вцепилась в эфес меча. – Ты желаешь мне смерти, чужак?!
Я почувствовал, что тоже завелся. Зря я затеял эти дурацкие объяснения. Хотел как лучше, а получилось, как всегда. Злая, непонятная сила копилась во мне, давила на виски свинцовой тяжестью, требуя выхода. Может быть, сон избавит меня от этого тягостного ощущения, пока я чего не натворил…
Если бы не исправно работающий «призрак», на нас давно бы уже обратили внимание все сидящие в зале, а так народ продолжал заниматься своими делами. Не зря старался, как выяснилось.
Некоторое время мы стояли молча, разделенные столом, и сверкали друг на друга глазами, словно злейшие враги. Конечно же, я сдержался. У меня давно уже вошло это в привычку – держать свои эмоции в жесткой узде. Везде и всегда. По крайней мере – внешне. Поэтому после долгой и напряженной паузы я очень ровно сказал:
– Успокойся, светочтимая. Я вижу, это выражение у вас не принято. Я просто пожелал тебе приятного отдыха на свой лад, как это делают в моем мире.
– Да пребудет с тобой Свет! – сквозь зубы проговорила женщина, глядя на меня потемневшими глазами. Потемневшими от все еще бушевавших в ее душе чувств. – У нас говорят: да пребудет с тобой Свет! Можно также – Света за воротник или Света делам твоим! Тебе следует это запомнить!
– Как пожелаешь.
Мой ответ был более чем холоден.
Зло бы вас всех побрало с вашим «светом». Почему я все время должен учитывать особенности чьей-то культуры? Почему бы этой тупоголовой воительнице для разнообразия не учесть особенности культуры моей. Да знаю я, знаю, что не следует лазить со своими вилами на чужой сеновал, но как же это порой достает!
Пожав плечами, я положил на стол монету достоинством в «стрелу», с лихвой перекрывавшую стоимость ужина, выбрался из-за скамьи и быстрым шагом двинулся к расположенной рядом с баром боковой лестнице, ведущей на второй этаж к гостевым комнатам, лавируя среди заполненных посетителями столиков. Трудно было бы не заметить, что половина из них сейчас с явным любопытством глазеет на меня. Слухи о том, что я отшил Гронта, наверняка уже разошлись по всему трактиру. Хорошо еще, что они не слышали нашего спора, а то все бы уже знали, что я к тому же еще и засферник, что только добавило бы проблем.
Впрочем, завтра меня здесь уже не будет.
И пошли вы все… как можно дальше.
А я лично иду спать.
Внизу стелился серый туман, скрывая и землю, и ноги по щиколотки. В ушах звенело от полной тишины, и скрип невидимой щебенки при каждом шаге болезненно громко атаковал слух. Я шел вперед, и туман неохотно расступался, колыхаясь, словно студень, и мгновенно затягивая рваные раны, оставленные в его теле моими ногами.
Я шел среди отвесных стен бесконечного скального коридора, словно прорубленного в горной толще ударом гигантского меча. Стены были настолько высоки, что над головой, если поднять взгляд, где-то в неизмеримой дали, там, где параллель сходила почти на нет, виднелась тонкая, как волос, щель, сочащаяся призрачным светом. Узость прохода, почти царапавшего мне плечи, рождала где-то в груди тревожную ноющую ноту. Казалось, гигантские каменные ладони в любую секунду могут ожить и сомкнуться. Спасения не будет.
Сзади снова послышался звук шагов, быстрых и легких.