— Ты знаешь, кто это они? — спросила я, уже зная ответ.
— Те, что бродят у края Тахены и Горды! Это страх и беда.
— Ты можешь что-то с ними сделать?
— Я?! — Бедняга даже стал менее серым от испуга. — Я не могу к ним приближаться, это сильнее меня… Только госпожа и Всадники, пока они еще…
— Что «еще»? — с ужасом выкрикнула я, вспоминая свои сны…
— Ну, в общем, ничего, — сжал зубы Прашинко, и я поняла, что он ничего больше не скажет. Что же там с Эгаром? Неужели все так плохо? Хотя, если бы Всадники исчезли, они не искали бы обходных путей, по крайней мере мне очень хотелось в это верить. Но даже судьба Эгара волновала меня не так, как грозящая Рене опасность. Чтоб совладать с этими тварями, его эльфийской магии не хватит!
Я проклинала себя за свое молчание, но сейчас нужно было думать не об этом. Мне некому было рассказывать, кем я стала, и я так и не научилась ни летать, ни вызывать в себе Силу….
— Вообще-то, — Прашинко робко посмотрел на меня, — есть некто, кто найдет Рене везде, где есть вода. Но он такой страшный!.. Только госпожа Тахены может с ним справиться…
— Тогда возвращайся к своей госпоже, и пусть она найдет этого… некто.
— Это долго, — грустно сообщил пылевичок. — Я хожу быстрее людей и обычных лошадей, но не быстрей ветра.
— Кто этот «некто»? — Сама не знаю, зачем я это спросила, от ответа на этот вопрос пользы было не больше, чем от прошлогодних листьев.
— Гиб, — последовал честный ответ, — Водяной Конь. — Последние слова Прашинко произнес с тем же выражением, с которым в Тарске поминают изгнанных из собственных кланов гоблинов-убийц. Но я уже все поняла. Я помнила рассказ Ягоба о том, что сотворил Рене в Башне Альбатроса, и в этом рассказе немалое место отводилось какой-то немыслимой лошади.
— Ты не знаешь, — я прямо-таки дрожала от возбуждения, — как вызвать этого Гиба?
— Это может Эарите и любой, единожды взнуздавший его. Нужно опустить уздечку в живую воду и позвать.
— «Живую» — это как?
— Это которая свободная, — охотно объяснил Прашинко. — Море, река, болото, лужа… В ведро нельзя. Там вода оскверненная…
— Ты ведь бывал здесь. — Я не спрашивала, а утверждала — слишком многие вести из Таяны и Фронтеры Рене узнавал раньше всех мыслимых сроков.
— Бывал, — не стал отпираться Хранитель.
— Тогда ты знаешь его окно.
Он знал, равно как и то, что верхняя часть окна никогда не закрывалась. В причудливые отверстия в бронзовом переплете пролезла бы разве что кошка, но я не сомневалась, что для Прашинко этого хватит. Только б Рене не забрал талисман с собой!..
— Поищи там уздечку Гиба. — Я сама не думала, что могу говорить так спокойно и уверенно. — Если найдешь, принеси мне.
Прашинко не спорил — то ли я его убедила, то ли он привык повиноваться. Пылевичок послушно исчез и тотчас вернулся, буквально выронив из рук что-то серебристое, словно оно его обжигало, хотя, возможно, так оно и было. Я нагнулась и подняла. Уздечка как уздечка, разве что кажется влажной, хотя на руках не остается ни капли. Теперь нужно было добраться до «живой» воды. Хороша б я была, пытаясь вызвать Гиба на глазах моих телохранителей, которые меня ни за что не выпустили бы ни к морю, ни тем более к какому-нибудь уединенному ручью, но, к счастью, наверху смотровой башни имелась великолепная лужа, почти никогда не пересыхавшая. Диман собирался послать туда каменщиков, которые заложили бы углубление в древней кладке, но сейчас было не до того — все мастера отправились к Адене. Лужа процветала, и это меня вполне устраивало.
Я галопом, не хуже Водяного Коня, понеслась вверх по лестнице. Темнело — оказывается, я проторчала у окна довольно долго, но вечер был мне на руку. Если Гиб в самом деле являет собой столь примечательное зрелище, как рассказывают маринеры, лучше общаться с ним в темноте.
Лужа меня ждала. Я честно присела на корточки и положила туда, не выпуская из рук, уздечку, на всякий случай трижды провозгласив: «Гиб! Гиб! Гиб!»
Не знаю, как я поняла, что он услышал, но меня будто что-то кольнуло. Теперь оставалось ждать. Я дрожала на продуваемой резким морским ветром башне, не рискуя спуститься за плащом, — вдруг Водяной Конь объявится именно в это время? Прашинко честно трясся рядом, но не от холода, а от страха. Не знаю, сколько мы ждали, — может, час, а может, все три. Наконец вдали послышался звук, который при большом желании можно было принять за ржанье, хотя больше это напоминало рев водопада.
Громадный силуэт на мгновенье заслонил звезды и пропал. Зато на месте уютной скромной лужи бесновался и плевался брызгами черный водяной столб, отливающий в свете луны серебром. Не знаю, как выглядит аквэро южных морей, но зрелище было внушительным даже в относительной темноте летней северной ночи. Не скажу, что я не испугалась, — испугалась, и еще как, но выхода у меня не было. Я шагнула к луже и, подражая десятнику, дрессирующему на плацу новобранцев, завопила:
— Гиб! Кончай дурить и слушай! — Кипящий столб, как ни странно, замер — эдакая живая прозрачная колонна. — Прекрати дурить, — повторила я. — Ты конь, ну и будь конем! — На всякий случай я потрясла уздечкой, но это было излишним. На месте водяной громады бил копытами невиданной красы жеребец, словно выточенный из обсидиановой глыбы. — Да слушай ты, — взорвалась я, — кому говорят! Они направляются к Явелле, дурак ты эдакий! — Это подействовало.
Гиб знал достаточно, чтобы его поведение резко изменилось. Конь застыл, вытянув ко мне узкую горбоносую морду. Он был готов слушать, но что я могла ему сказать?
— Они направляются к Явелле, — повторила я, — а Рене там. Его нужно найти и… — На этом мои указания и кончились. Гигантская вороная лошадь лихо топнула копытом по несчастной луже и прянула вперед, сразу же исчезнув. Уздечка осталась у меня, и я поняла, что Рене она не понадобится. Гиб и так признал его хозяином.
4
В трех лесных поселках было поздно что-либо предпринимать, разве что схоронить покойников, что и проделали быстро и деловито после того, как Максимилиан отслужил короткую заупокойную службу. Еще на двух хуторах был бой, вернее — избиение. Спасенных — полтора десятка человек — в сопровождении двух легкораненых воинов отправили на север, в Эланд. Сопровождающие должны были не столько защищать селян, сколько проследить, чтобы те не болтали языками. Пятерку «Серебряных» Рене отрядил в ближайший городок и далее, чтобы его именем людей выселяли с уединенных деревень и хуторов. Но все это было уже за Ганскими порогами, в лесной полосе, о которой даже умники из Академии не могли решить, кому же она принадлежит: Рыси или Альбатросу. Дальше лежала Таяна.
Местность стала суше, все чаще попадались каменные россыпи — следы древнего ледника, а за пенистой ледяной Жавейкой [27] на смену осинам и вязам пришли лиственницы. Сразу стало легче дышать. Отряд шел быстро, без задержек, не предполагая встретить кого бы то ни было, — в этих краях, равно далеких и от больших дорог, и от больших рек и ничем особо не примечательных, если не считать древесины, которую было просто срубить и трудно вывезти, люди не селились. И все же лошади встали, как вставали всякий раз, зачуяв убийц.