За столом нас трое собралось — молчаливая Варенька с повадками своих любимых морских мышей, сонный Тимофей (второй час дня всего, рано тут завтракают), ну и я.
С вечера мне так селедки хотелось, просто жить без нее не могла. А сейчас увидела, пожевала краешек, ну и отставила тарелку. Переждала я своей селедочки.
Зато запах от капустного пирога жить мешал. Много я все равно сейчас не съем, а от одного кусочка плохо не будет. Тем более что такие пироги не каждый день попадаются: огромный, размерами чуть ли не с крышку от письменного стола, дрожжевой, с ломкой лакированной корочкой, под которой прячется россыпь почти прозрачной томленой капусты в мелком яичном крошеве. А дно у пирога плотное, но не пригорелое, даже моими зубами легко жуется.
Я себе ухватила порцию, размельчила на кусочки, чтобы разжевывать сподручнее было, и от души позавидовала Тимке-Коту, который это кулинарное великолепие резал широкими ломтями, а потом руками прям в себя отправлял. А от пирога вроде как почти и не убывало. Куда ж его столько? Ждем кого-то?
— А ты как думала, Ириновна? Через час вертолет нарисуется, привезут одного такого, с пробоиной в борту. Будем с Варькой его по кускам раскладывать, как пасьянс «Наполеон».
— «Могила Наполеона», — скорректировала Варенька, чашечку кофейную на лепесток блюдца поставила и из-за стола отступала. Видимо, к своим мышкам и пробиркам ускакала.
— Чего там с Гунькой вообще? — светски интересуюсь я, управившись со свой минималистической порцией пирога.
Тимофей выразительно жует и не менее выразительно смотрит поверх моего платочка. Нельзя про такие вещи лишний раз спрашивать, а то навредишь. И я срочно исправляюсь, уцепившись за случайный факт:
— Ты же вроде говорил, что знаешь его. Откуда? Тебя в Москве давно не было. Он сюда приезжал? Расскажи, а? А то я про него ничего совсем не знаю, а как-то неудобно, он же мне временный ученик. И муж заодно.
Тимка-Кот одобрительно кивает — понимает, что я разговор от опасного увожу.
— Да приезжали они сюда со Старым. Лет шесть или восемь назад, что ли. Так сразу и не вспомнить, когда именно…
— Омоложаться? — по-настоящему интересуюсь я.
— Ты, Ириновна, совсем ку-ку? Пацану тогда лет шестнадцать было. Куда его обновлять? В эмбриона?
— А зачем? — Я все-таки перекидываю себе еще кусок пирога. Ну кусок от большого куска, честное слово.
— Смотреть. — Тимке явно не нравится, что я себя ограничиваю. Понятно же, что он пол-утра с этим пирогом возился, тесто какое-то особое ставил. Это у него вместо отдыха — такая вот готовка, Жека мне рассказывала.
— Кого смотреть? Твоих котов, что ли?
— Ну что ты из себя дурочку-то строишь, а? — раздражается Тимофей, понимая, что добавки я не возьму. — Этого и смотреть… Как он у вас сейчас? Гунька? Тут Старый его в ученики и брал, прямо у меня в рабочей комнате.
— А чего, в Москве рабочих комнат мало? В Ханты ему ближе ехать? Не понимаю я… Ну объясни, а? Ну, Тима-а? — Голосочек у меня подростковый, а интонации и вовсе какие-то… Как у актрисы-травести в образе. Надо будет собой заняться поплотнее.
— Ну вот чего тебе объяснять? Идешь в библиотеку, берешь «Отечественные хроники» за две тысячи второй год и смотришь. Или за две тысячи первый, я не помню.
— А чего смотреть? — снова не понимаю я, радуясь тому, что библиотечная комната в Инкубаторе наверняка большая. Надо будет там посидеть спокойно, себе в палату всяких книжек натащить. У нас же с библиотеками не очень — при институтах и курсах квалификации обычно есть, но там на руки не выдают, только в читальном зале. Вся надежда на домашние, те, что в рабочих комнатах стоят. Так ведь не всякая ведьма разрешит что-то у себя взять. Потому как хорошая литература — дефицит, ее иногда «зачитывают». Ну что делать, нет в мире совершенства.
— То и смотри. У закладки спросишь: «Дело с Волгоградского проспекта», — раз у тебя склероз с прошлой старости не прошел. — Тимка меняет интонации: — Или ты не притворяешься? Лена, только не финти. Что, действительно не помнишь?
— Да помню я, помню. Мне ж в голову не приходило, что наш Гунька — это этот… Думала, он вырос давно.
— Ну а чего ты хочешь-то? У тебя за эти годы столько времени прошло… А он же мирской совсем. Ну или не совсем, — задумывается Кот.
Я тоже задумываюсь, предварительно отодвинув от себя тарелку — а то сейчас, по своей глубокомысленности, что-нибудь еще съем. Селедки вон опять захотелось.
Ну это ж надо, а? Дело с Волгоградского проспекта, оно же во всех новейших учебниках по теории и практике спутничества есть. Бывают у нас… ну не у нас, а у Спутников, такие ситуации, когда их не в ту семью определяют. Спутников-то довольно мало, особенно если с мирскими проблемными семьями сравнивать. Вот при распределении и стараются учесть кучу факторов, просчитать немного вперед судьбу семьи, прикинуть, кому помощь нужнее — если на одного Спутника сразу две или три претендентки. Обычно выбирают не тех, кого жальче, а тех, кого запускать нельзя. Ну в теории это все просто: одной вдове с детьми не поможешь — так ее соседи вытянут или, там, дети сами выберутся, а другой Спутника не выдашь, так либо она сама сопьется и потомство за собой утянет, либо кто из детей в такое вырастет, что сказать страшно. В лучшем случае — в серийного убийцу, в худшем — в пламенного революционера. В оппозиционера, если по-нынешнему…
Самый известный ляп с выбором Спутника в отечественной истории — симбирский промах-1886. Там тоже долго думали, какой семье Спутника отдать, их в той губернии мало было. Выбирали между приютской девочкой с кучей братишек-сестренок и вдовой директора народных училищ с шестью детьми. Отдали девочке, решили, что вдове два старших сына помогут, Саша и Володя, они хваткие были очень… Просчитались.
Ну и, соответственно, дело с Волгоградки — это тоже классический случай, про него на экзаменах часто спрашивают. Там только имена не названы, я поэтому не сразу и поняла. Тоже ситуацию не рассчитали — сам Старый и накосячил. У нас же Спутников многодетным полагается давать или старшим девочкам в большой семье — вроде как льгота у них такая. А там Старый заартачился и выделил Спутника обычной мирской вдове с сынишкой-старшеклассником. Как будто кто Старому диктовал так поступить: вроде спивалась та женщина, а то и что похуже. Выданный ей Спутник, кстати, матерым спецом был, только-только из спячки вышел, отпахав перед этим на своей вахте три смены подряд, еще со стахановских времен.
Что у них там случилось — до сих пор неясно. Вроде бы та вдова-невеста перебрала лишку и с сигаретой уснула: и сама задохнулась, и Спутник угарного газа наглотался, так оба и сгорели. А мальчишка — вот этот наш Гунька — каким-то чудом выжил.
Ну это для мирских такое объяснение подходит, как бытовая криминальная хроника, что ли… Потому что не может Спутникова супруга перепить, на нее же колдовство с первого дня работать начинает. И уж тем более не уснет она с сигаретой: у нас-то, в отличие от мирских, природа другая — на сон три-четыре часа в сутки хватает, в остальное время мы работу работаем. Так что не мог тот Спутник проворонить жену, позволить ей что-то выпить и с сигаретой в постель забраться. Да и сам бы не задохнулся: дым — это же не огонь. Оба только в одном случае погибнуть могли — если кто их, спящих, бензином облил и поджег потом. Именно поджогами — керосином ли, смолою — с нашим братом и сестрой в Черные времена боролись. Но сейчас-то начало двадцать первого века, кому ведьмы помешать могут?