Дорка ее перебивает и вспоминает историю Симки Ленинградской, которая давно Шломит и давно в Иерусалиме: у нее идейно выдержанные соседи в блокаду вообще всю библиотеку пожгли, только коммунистическую литературу оставили. Так та Симка до конца войны свою зарплату в томе Сталина по пятым числам получала. Потом, конечно, перерегистрировалась, обменяла сберкнижку на что-то приличное.
Я киваю сочувственно: у меня второй том Лермонтова тоже не от хорошей жизни — квартиру когда-то ограбили, унесли все букинистические издания вместе с подписными. Ну там не только это, естественно, утащили, но я с тех пор себе сберкнижку понеприметнее оформила. А Жека, как сто лет назад выскочкой была, так и теперь… Она сберегательную в самой любимой книжке открыла.
Евдокия, в отличие от меня с покойной Манечкой, не гимназию заканчивала, а Смольный институт. Потому и получка у нее поступает в замусоленную «Княжну Джаваху» с подписью самой покойной Чарской, кумира Жекиной первой юности. Я ей из-за этого даже завидовала слегка — до тех пор, пока Чарскую заново публиковать не начали. Я тогда сразу закупилась: тоже ведь учебник по девичьим мечтам, полезная литература.
— На работу когда оформляться пойдешь? — тянет меня за рукав Евдокия. — Давай завтра вместе съездим, мне там кой-какие справки будут нужны. Дорка нас тогда вместе и отвезет.
— Отвезешь вас, как же… Вы там будете полчаса в кабинете сидеть и три часа по курилкам шататься, а у меня кошавки голодные в машине плакать начнут…
— А кто тебя просит их в машине оставлять? Возьми с собой, пусть народ полюбуется. Танька-Гроза вообще слюной изойдет от зависти.
— Раньше надо было любоваться, когда возможность была. Я твоей Таньке два раза крылатку предлагала, а она мне что…
— Ну да, за такие деньги…
— А что деньги? Это порода, это окрас трехцветный. Ты, Леночка, в голову не бери, ты мне своя, это подарок. А твоей Грозе я…
— До-ор…
— Девчонки, я чего-то не пойму: вы тут что, без меня крылатками, что ли, торговали?
— Ха!
— Дорка, подожди… Лен, ну ты проснулась тоже. Думаешь, откуда у Доры машина? С неба упала?
Я почти виновато глянула на Клаксончика. Ой, неудобно-то как получается.
— Дунечка! Когда ты следишь за языком, ты так похожа на порядочную женщину! Лена, ты ее меньше слушай. Я ж Лагмана тут два раза поженила! На той неделе по первой вязке будет ультразвук.
— Да будь твоя воля, ты б сама от этого Лагмана… шучу! Дора, я шучу. Подожди, дай договорить. Ленка, пока ты там в своей тайге торчала, Дорке привезли ее кота на свадьбу. Ну на кошачью. Прям тут у тебя в комнате и женили. Да нет, в рабочей… Ну я тебе скажу, крылатки, они вообще дают. У меня с Артемчиком так не получалось, как у Доркиного Лагмана с этими кошавками… Силен, мужик! Дорка, подожди, не надо бить меня книжкой, это же сберегательная…
3
После тихой, больничной какой-то жизни в Инкубаторе нынешняя столичная суета меня просто оглушила. В прямом смысле слова: свой настрой, и то толком считать не могла, чего уж там про работу говорить. Впрочем, к сторожевой службе я еще не приступила — надо было оформить мильон бумажек разной степени важности: начиная от продленной лицензии и заканчивая покупкой собственной квартиры у Гуньки (они со Старым со дня на день вернуться должны были, я все надеялась, что вдруг слегка задержатся, дадут мне передышку).
Дни были тяжелые, не по-зимнему бесснежные, холодные и длиннющие: с утра до вечера в стольких местах перебываешь, столько знакомых и незнакомых увидишь, что потом, когда в кровать обратно падаешь, кажется, что ты в ней последний раз неделю назад ночевала. Я, оказывается, даже на метро отвыкла ездить. Вот ужас-то!
Тут без меня уже пару станций переименовали, одну линию к другой присоединили, цены на билеты, опять же… Я так к пенсионному удостоверению привыкла, а теперь тратиться надо. Ну ничего, приручусь к метрополитену со временем: я ж помню, как сперва на всю Москву одна красная ветка существовала, так называемая «первая очередь». Сейчас такое даже представить смешно. Я в вагоне еду, смотрю на плакатик сувенирный, где все виды вагонов пропечатаны, и вспоминаю, вспоминаю… Чуть нужную станцию не проехала, я ее по старой памяти все «Щербаковской» [1] зову.
И «Колхозную», и «Свердлова», и «Ногина» давно про себя переименовала, а вот с этой станцией — хоть лбом об стену бейся! Не запоминается, и все тут. И если мне-старухе это позволительно было, на возраст списывалось, то нынешней молоденькой Лилечке такая компрометация вовсе даже и ни к чему.
Я под эти мысли как раз до Конторы нашей дошагала, без всякого наземного транспорта, сама. Все-таки молодость — это очень приятно. Особенно если подробности омоложения забыть. Другое дело, что сейчас ко мне опять с расспросами приставать начнут — хоть из медкомиссии, хоть кадровики — надоело.
Очереди перед двадцать третьим кабинетом не было — у нас вообще очередей как-то не бывает. Другое дело, что подождать придется, — народ-то в Конторе разговорчивый, всех обо всем расспрашивает. Ну это пережиток прошлого: в старые, еще дотелефонные, времена через Контору все новости проходили, иными путями нужного человека найти было невозможно. Вот местные служащие и работают по старым правилам, все из посетителей вытягивают. Правда, в ответ и сами разное рассказывают. Не сплетничают, а так, анекдотцами промышляют.
Вот в прошлый вторник мне один местный счетовод (а на вид ничего так, внушительный, и не скажешь, что третья сотня ему идет) в утешение дивную историю презентовал. Дескать, мне-то с моими бумагами возни почти никакой, осталось только дождаться, когда из Ханты ответ на запрос придет, информация по старому паспорту и по анкете… Документы-то у меня в порядке, я ж естественным путем омоложалась, честь по чести.
А вот в войну или когда похуже — у них тут всякое бывало. Особенно с реабилитированными или теми, кто откопался посмертно. Вот, оказывается, однажды один такой, из врагов народа, выплыл по весне где-то в Оби — вроде как вытаял, его даже не закапывали после смерти. Ну как-то там мужик продержался, ожил помаленьку, вспомнил, что к чему, да и неведомыми окольными путями возвратился обратно в столицу. Регистрироваться на работу пришел, а документов-то у него с собой нет. Ни мирских, ни наших. После насильственной смерти с памятью на первых порах не очень, да и не помнил тот мужик номера паспорта или там чего еще. Архивы тогда бумажные были, пока в них нужную папку отыщешь, с ума сойдешь. Плюс фамилия у мужика была простая как табуретка: не то Кузнецов, не то Громов… А! Крылов! В общем, пока личное дело подняли, тот бывший зэк уже жениться успел и даже папашей стать — детей в количестве четыре штуки ему потом задним числом оформляли. Он вроде как из Спутников был, этот Крылов.
Ну с моей документацией в этом плане куда легче, а вот все равно в третий раз уже за лицензией приезжаю, да впустую. А я без этой бумажки у Дорки официально район перенять не могу, ее домой нормально отпустить. Да чтоб местные крысы канцелярские своими чернильницами подавились, хоть чернилами давно не пользуется никто!