— Ленусь, — Жека переместилась на кровать. Обниматься, правда, не полезла, хотя у нее такая привычка имелась еще с тех времен, когда она институткой была. — Ну ведь не тронули же… Обошлось.
Дорка отцепилась от пальто, уселась с другой стороны:
— Это сейчас обошлось. Я в сорок первом после первой облавы тоже так думала… Ты, Дусенька, меня, конечно, извини, но… Надо сейчас думать вперед, иначе потом будет вообще нечем думать…
Я молчала. Слушала, как Дорка с Жекой друг друга поочередно убеждают в том, что ничего страшного не произошло, но все равно надо что-то делать.
— Я бы со Старым поговорила… — перебила их я.
Девчонки согласно закивали. Жека даже с большим энтузиазмом — ей-то Старому территорию передавать, устала она решать технические вопросы.
— А ты уверена, что этот, из видения, про тебя говорил? — уточнила Дорка.
Я вяло махнула рукой. И сразу вспомнила, как видела этот жест у Марфы. Та тогда точно такая же перепуганная была, а мне это нелепым казалось. Ну смерть и смерть, как убили — так и оживешь. Может, зря я к этому так легко относилась?
Мысль была тяжелая, неприятная — как густой бензиновый запах. Раскрытая форточка не помогала.
— Девчонки, а пошли в кухню? Тут проветрить бы надо…
— А кошавки?
— Дор, ну с собой их возьми…
— Куть-куть… Цирленька, детка, просыпайся, пора обедать…
Дорка возилась с тварюшками, говорила ласковое — чтобы не разговаривать с нами. Потому как, что ни говори, а через одну-две фразы все равно прозвучит ожидаемое: это все не случайно происходит, кому-то мы помешали. Или понадобились?
Думать об этом не хотелось. Получить правдой в глаза — еще страшнее, чем бензином.
— А маньяки с топорами за тобой по пятам еще не бегают? У вас галлюцинации! Мания преследования и старческий маразм. — Евдокия явно собиралась провести остаток сегодняшнего вечера в образе новоиспеченной невесты и все еще надеялась сменить тему разговора.
— Кто-кто у нас? — Дора от возмущения заскребла Цирлю за ухом так, будто кошавка была теркой, а зажатая в Доркиной руке чесалка — сырой картофелиной.
— Маразм. Старческое слабоумие и болезнь Альцгеймера, — смело повторила Жека. — Охота на ведьм им померещилась, это ж надо? У тебя, Дорка, нервы ни к черту из-за твоей кошкофилии, а у тебя, Ленка…
— Ты продолжай, Дусенька, продолжай. — Я вытащила из кухонного шкафчика чугунный горшок с медным пестиком. Давно собиралась семена забей-травы толочь, да все откладывала: тяжелая это работа, надо, чтобы тебя кто-нибудь болтовней отвлекал. Жека для такой роли вполне годилась.
— В мозгах один сплошной Сеня и никакой логики! Вот! — выпалила Евдокия, отступая от меня подальше.
Я молчала, перехватывая пестик поудобнее. Пыталась вспомнить, куда я засунула мешочек с семенами, — явно же перепрятывала от Клаксона и Цирли. Может, Дорка его где заначила?
Не дождавшаяся ответа Жека открыла холодильник, для надежности спряталась за дверцей и продолжила свои тезисы с этого безопасного места:
— Ну мы же не слепые… Кому ты мозги-то пудришь? Мужиков она теперь бояться будет… Дорка, ну хоть ты ей скажи?
— А что я ей скажу? Я вообще эту проблему только после свадьбы решать предпочитала, — отозвалась Дорка. Чистая правда, между прочим: Дора, в отличие от нас, в каждом обновлении сперва выходила замуж за правильного мальчика, играла шумную свадьбу со всеми прибамбасами и только потом начинала искать романтические приключения на свою пятую точку.
— Ну и шут с тобой, — Жека отцепилась от холодильника. Не с пустыми руками, кстати. Понять бы еще, откуда в моем доме бутылка «Бейлиса» взялась? Я эту дрянь не пью, она мне по вкусу водку со сгущенкой напоминает. Когда я в аспирантуре училась, мы в общаге такой коктейльчик себе мешали. Типа изящно и «по-заграничному». Буйная у меня-Лики молодость была, ничего не скажешь.
— Ленусь, ну правда… — Жека не стала искать рюмку, засадила ликер в кофейную чашку, отпила, закурила и продолжила сношать мне мозг своим непотребством: — Ну… Найди себе сейчас кого-нибудь, сразу обо всем забудешь. И об упырях этих мирских, и о своем красавце.
— Это ты о ком? — проснулась Дора.
— О Семке-Стриже.
Я отвернулась, начала разглядывать нижние ящики кухонной стенки. Может, там семена лежат? Синий такой мешочек, с кулак размером. Еще в сентябре Марфа мне приносила, я ж помню…
— Ну-ка, ну-ка? А почему я ничего не знаю?
— Потому что ты в своих кошках закопанная… Все мимо тебя проходило, а ты не видела ни фига. У Ленки всю прошлую жизнь с Семеном такой дурдом был… То есть роман. Лен, ты извини, ну можно я расскажу?
— Можно, — неожиданно согласилась я. История про Сеню сейчас совсем чужой казалась — будто я ее в какой книжке прочла, жизни так две назад, если не больше.
— Да ты что? И ты говоришь, я все это видела?
— Естественно… Помнишь, как мы в восемьдесят первом к тебе на майские приехали? Ты же их и познакомила тогда. Ну давай, соображай. Это еще до Чернобыля было, мы еще в какую-то Пущу-Водицу поперлись, твой этот… Леньчик нас и отвозил.
— Не Леньчик, а Яша, Леньчика я тогда уже похоронила. Или нет? — задумалась Дорка.
— Ну какая разница? В общем, мы к тебе тогда приехали, а у тебя этот Семен с мирской женой в гостях… ну у него тогда жена уже старенькая совсем была, с палочкой еще ходила… Ну Ленка в этого красавца и влипла по самые уши. Не помнишь, что ли? Ну?
— Жека-а-а? — Я стукнула пестиком о дно горшка. — Дусь, куда я семена могла переложить? Хорошие семена такие…
Евдокия наконец сообразила, притихла. Вытащила мой заветный мешочек из навесного шкафа для посуды — они же с Доркой тут все переставили, шиш чего найдешь.
Я грохнула чугунным горшком об столешницу, сыпанула семена — чуть больше, чем хотела. Застучала пестиком. Будто гвозди забивала.
Жека кивнула — мол, «извини». А Дорка поморщилась:
— Ну можно не отвлекать, а? Я же вспомнить не могу: сперва был Моня, потом Леньчик, потом Яша… А потом Йосик или сперва репатриация?
— И родил Исаак Иакова, — ухмыльнулась Жека. — Дорка, ты кошачьи клички и то лучше помнишь, чем своих мужей. А ты прикинь, что было бы, если бы ты им еще и изменяла?
— Ой, да зачем мне это надо? У них же и без того жизнь тяжелая, а если их еще и огорчать при этом…
— А как их не огорчать, вот ты мне скажи? — задымила Жека.
— Дусенька, не кури при котенке, ему это вредно. Леночка, форточку открой.
— У меня руки заняты. — Я стучала пестиком куда тише, вслушивалась в вечный разговор о том, как выжить с современным мирским мужчиной. Что сто лет назад с ними непонятно было, что сейчас. Столько поколений сменилось, а толку. Вон и Жека сейчас об этом же: