– Я не уверен, что «чистильщики», – тихо заметил генерал Первухин.
– Вот именно! Кто-то вырезает весь киллер-центр, а мы даже не знаем, чьих это рук дело! А кто убил Бородкина, уже выяснили?
Баканов и Первухин переглянулись.
– Работали профессионалы…
– Это я и сам знаю! Кто именно? Из какой конторы? «СС»? «ККК»?
– Появилась третья сила, – все так же тихо сказал Первухин. – Явно не Сверхсистема, но и не «Чистилище», хотя работают эти люди сверхпрофессионально.
– Есть предположение… – через силу выдавил из себя Баканов, не любивший раскрывать карты раньше времени. – Кто-то из высшего эшелона создал команду для ликвидации потенциальных соперников…
– Чушь! Бородкин всегда сидел в стороне от всех политических разборок, не высовывался. Кочкин же был связан с известными нам криминальными структурами, ему шум тоже был ни к чему. Но убрали именно их. Почему?
Вопрос был из разряда риторических, и Баканов промолчал.
– Я согласен с мнением Игоря Владимировича, – сказал Первухин. – Какой-то очень большой человек на самом верху создал свою собственную команду. Вас не удивляет, Владимир Алексеевич, одно обстоятельство? Почему президент вдруг перестал теребить нас за убийства депутатов? Когда он вызывал вас в последний раз?
Коваль задумался, машинально закуривая.
– После убийства Забодыко, пожалуй…
– Потом убили Бородкина, Кочкина, Моремана, Винокура, Петросяна… и ничего? Где благородный гнев? Где разносы? Внеочередные заседания Совета безопасности? Почему не летят головы?
Директор ФСБ озадаченно разглядывал строгое лицо Первухина, и даже Баканов глянул на сослуживца с удивлением.
– Что ты хочешь этим сказать, Федор Ильич?
– Ничего, – последовал лаконичный ответ. – Я просто думаю.
– А поконкретней? Сказал «а», говори «б».
Начальник Управления спецопераций покачал головой. Он был достаточно умен, чтобы понимать: инициатива всегда наказуема, даже если ты просто размышляешь вслух. У него, конечно, была версия относительно волны смертей депутатов Госдумы и сотрудников спецподразделений, но высказывать ее до времени он не хотел.
– Не знаю, Владимир Алексеевич, данных недостаточно для конкретных выводов.
Директор ФСБ понял своего подчиненного, помрачнел.
– А когда будет достаточно? Когда ваша «третья сила» перестреляет половину парламента? – Он перевел взгляд на ерзавшего на стуле Баканова. – Генерал, чтоб через три дня у меня был результат по делу Кочкина! То, что президент не вызывает на ковер, еще ни о чем не говорит. Но головы полетят, я уверен. А вслед за моей…
– Понял, товарищ генерал! – вытянулся Баканов, вставая. – Разрешите выполнять?
Встал и Первухин, разглядывая над столом за спиной директора портрет президента в натуральную величину. Бондарь оглядел их, понимая чувства обоих, усмехнулся.
– Ладно, не тянитесь, исполнительных служак вы изображаете плохо. Работайте быстрее, генералы, ФСБ должна стоять над ситуацией, а не под ней. Ясно?
Начальники управлений молча наклонили головы.
– А вам, Федор Ильич, все же придется высказать свои соображения по поводу… э-э, «третьей силы». В письменной форме.
– Вряд ли у меня получится, – возразил Первухин. – Я исполнитель, а не аналитик.
– Идите.
Генералы вышли.
– Ну, что ты об этом думаешь? – закурил в коридоре Баканов. – Не было печали…
– Был такой польский писатель, Станислав Лем…
– Почему был? Он и сейчас живет, пишет.
– Я как-то читал его интервью, где он высказал мнение о политиках. Постой-ка, вспомню… Ага, он сказал так: политик не должен быть слишком умным. Очень умный политик видит, что большая часть стоящих перед ним задач совершенно неразрешима.
– Ну правильно.
– Эта формула вполне отражает уровень директора. Меня-то он зачем вызвал? Я действительно не анхтатик и не следопыт. Хочет повесить «мертвяка»?
– Вполне возможно. Пути отхода и ему нужны. Однако я о другом. Кому понадобилось создавать спецкоманду? Может, Коржанову?
Первухин иронически прищурился, и Баканов понял, что ответа не получит.
Несмотря на основательный опыт трансовых путешествий – по мировой линии рода Соболевых, во время которых Матвей как бы внедрялся в память своих предков и мог видеть мир прошлого их глазами, ему никак не удавалось опуститься по времени в прошлое ниже определенного предела: все его «погружения» заканчивались в телах Перволюдей – полульвов-полулюдей-полунасекомых. То есть, если брать определенный отрезок земной истории, период, в который попадал Матвей, соответствовал стыку протерозоя и кембрия – около пятисот пятидесяти миллионов лет назад, когда природа Земли после колоссальной встряски Изменения реальности снова испытала бурный всплеск жизни, и по суше наряду с первыми измененными Инсектами уже бродили гигантские рептилии, динозавры и быстро прогрессирующие отряды млекопитаклцих.
Все попытки Матвея «нырнуть» за предел Изменения – хотя бы на миллиард лет назад, в мир Инсектов – терпели неудачу.
Вот и на сей раз, погрузившись в трансовый сон, он выплыл из временного «водопада» в теле одного из своих первопредков, видимо курьера или разведчика, посланного каким-то из кланов Перволюдей в один из районов материка, где когда-то обитали Инсекты.
Вход в сон напоминал зеркало: Матвей как бы продавил телом отражающую поверхность, преодолел залитый светом проход, не обращая внимания на тихие шорохи, шепоты и вздохи, пережил состояние невесомости, потом приятной расслабляющей эйфории и превратился в стремительный поток энергии, пронизывающий пространство генной памяти отца, деда, прадеда…
Сознание в этом полете не участвовало, прочерчивая штриховую трассу смысловых вспышек. Личностью Матвея, его «я» управляло подсознание, и именно оно останавливало падение в прошлое, непостижимым образом внедряя душу Матвея, его сознание, память, интеллект, чувственную сферу в сознание одного из предков…
Он недвижно стоял на склоне горы и смотрел вниз, на расстилавшуюся у подножия горы холмистую равнину. Холмов было много, и располагались они не как попало, а в шахматном порядке, и кое-где на их вершинах еще сохранились грибообразные башни – палеоменгиры, жилища древних разумных термитов – Изоптеров. Один из палеоменгиров был особенно велик и сложен, он, очевидно, принадлежал царской семье Изоптеров, а в его чешуйчато-рельефную стену уткнулся гигантский скелет колеоптера, похожий на танк, собранный из костей. Матвей, вернее, тот, в сознании которого он устроился тайным лазутчиком, задержал взгляд на скелете, потом достал ктар – бинокль, позволявший перестраивать фасетчатое зрение Инсектов в бинокулярное – людей.