Улыбка на его лице погасла.
– Теперь ты носишь знак королевы, и даже Кел не решится тебя убить. Тронуть тебя сейчас – означает мучительную смерть от рук королевы.
– Она там стояла и говорила мне, что я оставила Двор из-за Гриффина. Я пыталась объяснить, что не из-за разбитого сердца я сбежала, а от дуэлей. – Я покачала головой. – Она не слышала, Рис, говорила так, будто я вообще ничего не сказала. Она отвергает реальность в определенных аспектах, Рис, и даже моя смерть этого не переменит.
– То есть ее милый мальчик не мог сделать такой ужасной вещи, – сказал Рис.
– Вот именно. Кроме того, ты же не думаешь, что он лично будет рисковать своей лилейной шеей? Он найдет кого-то другого для этой работы, и в опасности будет другой, а не он сам.
– Наша работа – защищать тебя, Мерри. И мы свое дело знаем.
Я засмеялась – но не от веселья, скорее нервным смехом.
– Тетя Андаис изменила ваши должностные обязанности, Рис.
– То есть?
– Давай я тебе по дороге объясню. Сейчас я хочу оставить побольше расстояния между собой и нашей королевой.
Он снова предложил мне руку.
– Как пожелает дама.
При этих словах он улыбнулся, и я подошла к нему, но вместо того, чтобы взять его под руку, обняла за талию. Он застыл на секунду от неожиданности, потом обнял меня за плечи. Мы пошли по коридору, обнявшись. Мне все еще было холодно, будто истощилось внутреннее тепло.
Есть мужчины, с которыми я не могу идти рука об руку – будто наши тела работают в разном ритме. А с Рисом мы шли по коридору как две половинки одного целого. Я поняла, что просто не могу поверить, будто мне дано разрешение его касаться. Трудно поверить, когда тебе вдруг вручают ключи от царства.
Рис остановился, повернул меня к себе, провел по моим рукам ладонями.
– Ты все еще дрожишь.
– Уже не так, – ответила я.
Он ласково поцеловал меня в лоб:
– Ну, лапушка, расскажи, что тебе сделала Злая Ведьма Востока.
– Лапушка? – улыбнулась я.
– Кисонька? Цыпочка? Душечка?
– Еще того хуже, – рассмеялась я.
Он перестал улыбаться. Посмотрел на кольцо, сверкающее на фоне его белого рукава.
– Дойл говорил, что для него это кольцо ожило. Это правда?
Я глянула на серебряный восьмиугольник и кивнула.
– А у меня на руке оно лежит спокойно.
Я посмотрела ему в лицо. Оно было... несчастным.
– Королева пользовалась этим кольцом для выбора своих консортов, – сказал он.
– Оно реагировало почти на каждого стража, которого я сегодня касалась.
– Кроме меня.
В голосе его так явно слышалась горечь, что я не могла этого так оставить.
– Для этого надо коснуться кожи, – сказала я.
Он потянулся к моей руке, к кольцу. Я убрала руку.
– Не надо, пожалуйста.
– В чем дело, Мерри?
Свет пригас до сумерек. Стены коридора покрывала паутина, блестя серебряными занавесями. Бледные пауки больше моих двух кулаков прятались в ней как распухшие привидения.
– Даже в шестнадцать лет я уже знала, где остановиться. Тебе следовало бы понимать.
– За попытку шлепнуть или пощекотать – изгнание из игры навеки? Детка, это жестоко.
– Нет, это практично. Я не хочу кончить жизнь распятой на андреевском кресте.
Конечно, это был не тот случай. Я могла бы сказала Рису, и можно было бы исполнить это прямо здесь, у стены, и наказания бы не было. По крайней мере Андаис так сказала. Но я не верила тете. Она только мне сказала, что целибат отменен. Еще она мне сказала, что Эймон в курсе, а он – ее консорт, ее создание. Что, если я сейчас прижму Риса к стене, а королева передумает? Это будет безопасно лишь тогда, когда она объявит об этом публично. Тогда, и только тогда, я ей взаправду поверю.
Большой белый паук подкрался к краю паутины. Голова у него была не менее трех дюймов в поперечнике. Мне надо будет пройти прямо под этой тварью.
– Ты видела смертную, замученную до смерти за соблазнение стража, и запомнила это на всю оставшуюся жизнь. Долгая память, – сказал Рис.
– Я видела, что ее любимый палач сделал со стражем, преступившим запрет, Рис. Мне кажется, это у тебя память слишком короткая.
Я остановила его, потянув за руку, чуть не доходя до этого огромного паука. Я могла бы вызвать блуждающий огонек, но вряд ли он произвел бы на паука впечатление.
– Ты не мог бы вызвать что-нибудь посильнее блуждающего огонька? – спросила я.
Я смотрела на ждущего паука – тело его было в поперечнике больше моего кулака. Вдруг паутина над головой показалась тяжелее, как полная рыбы сеть, готовая пролиться мне на голову.
Рис посмотрел на меня с недоумением, потом поднял голову, будто впервые увидел толстые нити, шевеление наверху.
– Ты всегда не любила пауков.
– Всегда, – подтвердила я.
Рис подошел к пауку, который будто поджидал меня. Я осталась стоять посреди коридора, прислушиваясь к тяжелому шороху наверху.
Он ничего не сделал такого, что я бы увидела, – просто коснулся пальцем паучьего брюха. Паук засеменил прочь, потом резко остановился, затрясся, ноги его задергались. Он извивался, дергался, разрывая паутину, потом беспомощно повис на ее обрывках.
Я слышала, как десятки этих тварей засеменили прочь, спасаясь. Паутина колыхалась, как перевернутый океан. Бог и Богиня, их там сотни.
Белая туша паука стала усыхать, морщиться, спадаться, будто сдавленная огромной рукой. Жирное белое тело превратилось в сухую черную оболочку, и если бы я не знала, что это было, я бы сейчас не узнала паука.
Движение в паутине прекратилось. В коридоре стало тихо, только стоял, улыбаясь, Рис. Тусклый свет будто собрался вокруг его белых локонов и белого костюма, и Рис засветился на фоне серой паутины и еще более серого камня. Он улыбался мне радостно – обычной своей улыбкой.
– Годится? – спросил он.
Я кивнула.
– Я видела однажды, как ты это сделал, но это было в битве и твоя жизнь была под угрозой.
– Тебе жалко этого насекомого?
– Это не насекомое, а арахнид, и мне его не жалко. У меня никогда не было силы нужного рода, чтобы здесь спокойно пройти.
Но... на самом деле я думала, что он вызовет в руки огонь или яркий свет и отпугнет их. Я не думала, что он...