– Тридцать второй.
– Это внизу, – весьма охотно начала объяснять мне местная жительница, – под гору поезжайте, увидите жуть, за ней свернете и наткнетесь.
– Жуть? – переспросила я.
Собеседница шмыгнула носом.
– Ага, забор такой, длинный…
И тут к остановке, звеня всеми внутренностями, подкатил древний автобус, девочка, потеряв ко мне всякий интерес, впрыгнула в салон. Я в легкой растерянности повернула руль и отправилась в указанном направлении.
Теперь перед глазами мелькали деревянные избушки, маленькие, почти вросшие в землю, с крохотными окошками. Потом потянулся забор, тоже древний, местами упавший, старую изгородь сменила красивая, вычурная, ажурная решетка, и снова появился штакетник из прогнивших палок. Наконец дорога сделала резкий поворот, я увидела железные ворота с табличкой «Счастливое детство», а на противоположной стороне шоссейки – двухэтажный барак из темно-красного кирпича с большими цифрами «32», намалеванными у крайнего окна. Никаких автомобилей на довольно широкой площадке не было. Я стала парковаться возле здания, но тут из подъезда вынырнула бабушка, понаблюдала за моими маневрами и, когда я вышла из салона, спросила:
– Сама себе машину приобрела или подарил кто?
– Родственники на день рождения пригнали, – охотно вступила я в разговор.
– Ну тогда не жалко тарантайку, – хитро прищурилась бабуся.
– Почему? – удивилась я.
– Богатая у тебя родня, – ухмыльнулась бабка, – эту разобьешь, новую купят.
– Автомобиль смотрится красиво, – беззлобно ответила я, – но он не особо дорогой. Купить такой под силу, в принципе, любой семье, если в ней все работают. Мои домашние не олигархи, Катюша врач, Вовка милиционер, Сергей…
– Тогда убери машину от барака, – перебила меня бабка, – иначе плохое случится. Из окна бутылку швырнут, или Колька выйдет и колеса проткнет, он всегда тем, кто у дома останавливается, гадость делает. Лучше у забора жути встань.
– У забора… чего?
– Не местная ты, – заявила старуха, – я тебя не знаю.
– Что такое жуть?
Бабушка ткнула пальцем в табличку «Счастливое детство».
– Вот. Ты сюда зачем? Ребенка проведать или на работу наниматься?
– Мне в тридцать второй дом надо.
– Сюда?
– Наверное, другого с этим номером тут нет.
– Верно, один такой, – закивала старуха. – И к кому в гости пожаловыала?
– Вы, наверное, всех жильцов знаете?
Старуха дробно рассмеялась.
– Вот уж точно. До пенсии я районным терапевтом работала, на участке секретов от меня никто не имел. И сейчас по старой памяти зовут. В Михайлове поликлиники нет, дай бог памяти… Нет, год не назову, это когда Иван Васильевич помер. Он-то за наше маленькое лечебное учреждение насмерть стоял. Если пытались закрыть, мигом в Москву мчался и орал где надо: «Людей нельзя без помощи кинуть!» Святой человек был, доктор наук, профессор, его слушали, а как заболел, так все и рухнуло. Теперь надо либо в Козлово ехать, там больница есть и поликлиника, нас к ней прикрепили, либо «Скорую» вызывать. Вот беда! Козлово вроде близко, да пешком не дойдешь, автобус у нас постоянно ломается, а «неотложка» вечно занята. Помирайте, люди добрые, на здоровье, главное, отбрасывайте коньки тихо, без шума и пыли. А на тот свет никто, даже батюшка наш, отец Павел, не торопится, вот и ко мне бегут что ночь, что день: «Алевтина Петровна, помоги!» Я им, как доктор Айболит, никогда не откажу, только велю дома лекарства держать, укол сделать могу, но уж ампулы сами покупайте. А меня не станет, совсем народу со своими хворями обратиться некуда будет.
– Вы Василия знаете? – Я решила перебить слишком болтливую Алевтину Петровну. – Такой парень здесь живет?
Женщина поджала губы, потом протянула:
– Вот оно что! К Ваське прибыла! Нету твоей любви, он давно не появлялся. И Митя из дома удрал, одна Липа осталась, бабка их.
– Она дома? – обрадовалась я.
Алевтина Петровна засмеялась:
– Куда же ей деться?
– Может, в магазин пошла, – предположила я, – или на огороде возится.
Старушка развеселилась еще больше.
– Васька говорит складно, заслушаешься. Небось про бабушку песню напел: живет за городом, в небольшом доме, жена профессора. Так?
– Ну, в принципе вы правы, – на всякий случай согласилась я.
Алевтина Петровна откашлялась.
– И ведь не соврал, на первый взгляд все так и есть. Олимпиада – вдова Ивана Васильевича, и дом находится под Москвой, вот он. Только не надо Ваське верить. И зря ты парню на шею вешаешься, у него таких тучи! Лучше уезжай домой, забудь Ваську, найди себе нормального мужчину и живи счастливо.
– Бабушку Василия зовут Олимпиадой? – проигнорировала я совет старой докторши.
Алевтина Петровна кивнула.
– А как ее отчество?
– Михайловна.
– Спасибо. Пойду поговорю с ней.
Алевтина Петровна покашляла в кулак.
– Не трать времени зря! Ничего не получится, не станет Липа говорить. Васьки тут давно нет, наверное, у очередной пассии пристроился. Чего скривилась? Неприятная вещь правда, но она как лекарство – горькая, да помогает. Василий ко многим в постель лезет, ему все равно с кем. Ты прилично выглядишь, да и по возрасту уже не девочка, послушай добрый совет: уезжай, не позорься. От Липы толку не добиться, Василия дома нет, он лишь наездами бывает, где на самом деле обретается, я понятия не имею.
– Спасибо, – вежливо закивала я, – но все же попробую поболтать с Олимпиадой Михайловной.
– Эх, молодежь… – укоризненно протянула Алевтина Петровна. – Лишь бы на своем настоять… Ну топай, в пятнадцатую комнату тебе.
Широкий коридор был заставлен велосипедами, детскими колясками, ведрами, пластиковыми тазами и поломанной мебелью. Кое-как протискиваясь между хламом, я миновала четырнадцать комнат, добралась до нужной, собралась постучать и замерла с поднятой рукой. Дверь отсутствовала, вместо нее зиял голый, не прикрытый ничем проем. Удивленная сверх меры, я поскребла по косяку и спросила:
– Можно?