Позади меня что-то гулко стукнуло, и старушечий голос пронзительно завопил:
– Это что ты там делаешь? Украсть чего хочешь? Ах ты ж шалава! Так я и знала, что вы никакие не отдыхающие!
«Да что ж меня в этом городе все норовят обозвать?» – успела подумать я, но ноги уже сами сорвались с места и напрямик через грядки понесли меня к воротам.
Голоса в комнате смолкли, торопливые шаги затопотали к окну, но я уже мчалась прочь.
– Хватай ее, Лыска! Хватай! – визжала старуха.
Я прыгнула вперед. Вовремя – лохматая Лыска серой молнией выметнулась из будки. Громадные клыки звучно щелкнули у самых моих пяток, пахнуло горячим нутряным дыханием. С лязгом разматывая цепь, Лыска рванула в погоню. За спиной сопело и грохотало, точно за мной гнался танк. Я выбежала к воротам – и завизжала! Они же заперты! Заперты!
– Становись! – крикнул выскочивший откуда-то сбоку Эннан и припал у ворот на одно колено, сложив руки лодочкой.
Прыжок! Его ладони подбросили меня вверх, как поршень, я ухватилась за перекладину ворот, кувырок… И больно отбивая ступни о старинную брусчатку, я приземлилась на улице.
– А-а-а! – Грохоча металлом, Эннан даже не вскарабкался, а почти взбежал по воротам. Завис на мгновение на самом верху, перекидывая ногу…
– Р-р-р! – Словно дельфин из воды, яростная мохнатая бестия взметнулась над садом… и вцепилась Эннану в штаны.
– А-а-а! – раздался треск материи, Эннан рванулся и кулем перевалился через гребень ворот. На улицу. Ляпнулся на брусчатку, вскочил, схватил меня за руку и, прихрамывая, побежал к выходу из переулка.
Позади, жутко рыча и гремя проседающими под ее тяжестью воротами, бесновалась Лыска.
Мы выскочили на людную улицу, побежали вниз, провожаемые удивленными взглядами туристов, и наконец остановились. За нами никто не гнался. Я привалилась к бугристой, как пемза, стене ближайшего дома: ноги у меня подкашивались.
– Что… там было? – упираясь руками в колени и тяжело, со всхлипом, дыша, прохрипел Эннан.
– Если я правильно поняла – твой дедушка решил выселить всех не-татар из Евпатории. А может, из Крыма вообще. Ради твоего будущего, – выдохнула я.
– Чушь какая! – Эннан удивился настолько, что даже перестал хватать ртом воздух. – Во-первых, что мы тут будем делать одни? Нас даже все гостиницы обслужить не хватит! А во-вторых, как он собирается это провернуть? Отправляя хулиганов в кофейню собственного сына?
– Насчет кофейни они ошиблись. Очень извинялись, – сообщила я. – И вообще, что ты меня спрашиваешь? Дедушку спрашивай, какую там глупость он придумал!
Лицо Эннана мгновенно стало несчастным.
– У нас не принято, чтобы младшие спрашивали отчета у старших… У нас очень уважают старость…
– Да ради бога! – Я пожала плечами. – Мне-то что, мы спектакли отыграем и уедем. Тебе расхлебывать все, что наделают ваши уважаемые старшие.
– Ты не понимаешь! – снова завопил он. – Ты человек другой культуры!
Что-то мне стала надоедать эта песня про непонятливую меня.
– Правильно! В моей культуре каждый человек отвечает за свои поступки! А не оскорбляет всех направо и налево, а потом прячется за возраст вместо того, чтоб получить по морде! – выпалила я.
Не совсем правда, конечно! Мало, что ли, и у нас всяких бабулек, которые и наговорят, и наделают гадостей, а потом глазками невинно хлопают – это мы не оскорбляем и не унижаем, это мы так молодежь жизни учим.
– Моему дедушке нельзя по морде! – возмутился Эннан.
– Эннан, – устало сказала я. – Вот если бы ты меня назвал «тварью» и получил за это по морде – ты бы сильно удивился?
– Мне бы не понравилось, – честно сказал он. – Но в принципе ты вполне могла обидеться…
– А перед твоим дедушкой я беспомощна, как перед хулиганом с битой! Потому что ему шестьдесят пять лет. Что не мешает ему готовить то ли переворот, то ли погром…
– Ничего он не готовит, – пробубнил Эннан, и в голосе его слышалась неуверенность. Он подумал еще… – Я с папой посоветуюсь.
– Посоветуйся, – отворачиваясь, согласилась я. Завидую я ему. Он даже не понимает, какой счастливый – ему не приходится все решать самому.
Мы выбрались из старого города, быстрым шагом миновали набережную и свернули на нашу сосновую аллею. Уже совсем стемнело. Свет в окнах пансионата не горел: переезд, авария – даже для наших активных мелких это оказалось слишком, наверняка после пляжа их разморило. Только на первом этаже в холле сияли все лампы и мелькали тени. Сто процентов, там или Микулишна, или Душка караулит.
– Через холл не пойду, – решительно объявила я и направилась в обход пансионата, к окну.
– Я тебя подсажу! Я уже натренировался, – торопливо предложил Эннан.
Я почувствовала, как его ладони крепко сжимаются на моей талии, он притянул меня к себе и, шевеля дыханием волосы, прошептал на ухо:
– С дедом я разберусь. Но ты ведь будешь со мной гулять – пока ты тут, в городе?
– Я подумаю, – мешая в голосе умеренную дозу недовольства и капельку прощения, ответила я.
– У нас твоя сумка осталась, – напомнил он.
– Ох, черт! – Я чуть не упала, так что пришлось ухватиться за него покрепче. – Витка меня за свой крем для загара убьет! Хотя… Завтра спектакль, нам не до того будет, послезавтра тоже… Пусть она пока у тебя полежит.
– Значит, точно увидимся! – удовлетворенно сказал Эннан.
Меня легко, точно я вообще ничего не весила, подняли над головой, выше, выше, шаг – и я на подоконнике. Не оглядываясь, я скользнула через окно в комнату.
Темная фигура зашевелилась на кровати, Витка приподнялась и вопросительно поглядела на меня сквозь тьму.
Я молча кивнула… И, улыбаясь, как дура, плюхнулась на свою кровать и зарылась лицом в подушку.
– Яне дам ему свою руку! Я не дам ему свою руку!
– Но почему, Катюша? – Я присела на корточки перед Катькой.
– Потому что он хочет засунуть мой палец себе в нос! – едва не в истерике завопила Катька. – А у него там сопли!
Я сохранила невозмутимость. Полнейшую. Чистка носа чужим пальцем – это еще не самая оригинальная идея, которая приходила в головы нашим мелким. Бывали и похлеще. Я только посмотрела на Петьку и угрожающим тоном поинтересовалась:
– Петюнечка, сердце мое, ты устал репетировать?
– Ага, – нежно согласился Петька и расплылся в бесхитростной щербатой улыбке. – Я вот прямо чувствую, что мне пора уже начинать баловаться!
– А давай мы это чувство как-то придушим? – предложила я, недвусмысленно намекая, что, если не удастся придушить только чувство, придется душить его хозяина!