– Так ваши сюда часто приходят, – пояснила лифтерша, – в наш дом и в соседний. Намучаешься с коляской-то в городском транспорте. Ясное дело, поближе к центру площадь ищете. Вон у нас сейчас в пятнадцатой квартире Лиля живет, между прочим, москвичка, в Бибиреве прописана, только ей оттуда с больным ребенком не наездиться, вот здесь и сняла, а свою площадь сдала.
– Уж сделайте доброе дело, подскажите, кто сдает квартиры или комнаты!
Консьержка вытащила из ящика стола амбарную книгу.
– Так, сейчас по списку поглядим. Второй этаж. Тут никто тебе не поможет, люди обеспеченные, недавно ремонты понаделали, весь подъезд трясся. На третьем Родькина Зина людей принимает, только она сильно пьет. У нее тебе хреново будет! Четвертый этаж у нас теперь вообще одна квартира. Такая фря въехала! Фу-ты ну-ты, вся в золоте, на машине, шофер за нее сумки таскает. Кто такая, понятия не имею. Домоуправша нашептала, артистка она, эстрадная, песни поет. Уж не знаю, правда ли, но голос у девки звонкий. Как начнет свою домработницу матом крыть, на весь подъезд слыхать. Так, идем дальше. На пятом баба Клава народ пускает, мой тебе совет: к ней не стучись.
– Почему?
– Жадная очень, – вздохнула лифтерша, – три комнаты имеет, людей, как сельдей в бочку, напихивает, она койки сдает, правда, недорого. Но разве это жизнь? Хуже коммуналки: ни поспать, ни отдохнуть как следует. Сама хозяйка в прихожей кантуется, чисто собака, и все из-за денег.
– У нее живут?
– Полно! – покачала головой консьержка. – С детьми больными, прямо ад кромешный. На шестой не езди, люди там не нуждаются, хорошо зарабатывают, на седьмом… Знаешь, там тоже до недавнего времени жильцов не пускали, но вот у Зои Андреевны полгода назад муж умер, и я заметила, что к ней теперь посторонние ходить начали, небось тоже решила подзаработать. Ты к ней толкнись, женщина замечательная, аккуратная, положительная, бывшая учительница, квартира у нее чистая, просторная, ступай туда.
Но я не послушалась приветливую лифтершу и двинулась к Зине Родькиной, ведущей неправильный образ жизни. Будь я киллером, выбрала бы без всяких колебаний алкоголичку Зину. Думаю, вам не надо объяснять, почему.
Дверного звонка в нужной мне квартире не оказалось. Я постучала сначала кулаком, затем побила створку ногой, но никто не спешил открывать.
Скорей всего, никого нет дома. Раздосадованная неудачей, я отправилась к бабе Клаве. Звонок тут был на месте, и едва мой палец нажал на пупочку, как на пороге возникла грузная старуха с узлом сальных волос на макушке.
– Коечку хотите? – ласково пропела она, вытирая мокрые руки о цветастый фартук.
– У вас есть место? – Я решила начать издалека.
– Проходи, – распорядилась баба Клава, – куртку вешай на гвоздик, ботинки сымай, да сначала паспорт покажь и регистрацию. И уж не обессудь, коли из Чечни приехала, то не оставлю.
– Я москвичка.
– Да? – недоверчиво спросила хозяйка, листая паспорт.
– Свою жилплощадь сдаю, ищу поближе к центру, далеко ребенка возить.
– Ясное дело, – кивнула баба Клава, – вот гляди, есть одно местечко в зале.
Сильной, совсем не старушечьей рукой она впихнула меня в достаточно просторное помещение.
Комната смотрелась более чем странно. От стенки к стенке протянуты веревки, на которых болтаются простыни, а за ними стоят кровати. Баба Клава постаралась превратить «зал» в некое подобие гостиничных номеров.
– Вот, гляди, – сказала хозяйка, отдергивая одну простыню.
Я посмотрела и поежилась. От незаклеенного окна сильно дуло. Узенькая коечка застелена застиранным байковым одеялом, плоская подушка в подозрительных пятнах, деревянный ободранный стул и колченогая тумбочка, такие, как правило, украшают больничные палаты в муниципальных больницах.
– Мебель стоит, – зачастила баба Клава, – постельное белье твое, здесь стирать его нельзя, повесить негде, только мелочь можно, трусы с носками, в очередь. Да потом разберешься, на двери расписание прилеплено. Полку в холодильнике дам, чайник есть, и посуду брать можешь. Платить понедельно, по субботам, тысячу рублей, а если захочешь, чтоб убралась тут, тогда еще стольничек накинь. Задаток пятьсот, восьмерка на телефоне блокирована, туалетная бумага и мыло твои. Еще с тебя десятка на «Фэри», посуду небось мыть станешь.
Я содрогнулась. Боже, какой ужас! Жить в таких условиях! Хотя на что не пойдешь ради ребенка, наверное, в этом центре хорошо лечат, если в него со всех краев едут.
– А кто у меня в соседях будет?
Баба Клава принялась загибать пальцы:
– В зале уже трое, с тобой четверо станет. Людка с Киева, Верка с Вологды и Ленка, она с Подмосковья, второй месяц живут. Да не сомневайся, они бабы тихие, работают кто где, одна на лотке торгует, другая ремонты людям делает, третья шьет, не пьет никто.
– А на моем месте кто жил?
Хозяйка вздохнула:
– Валя, у нее девочка умерла, простудилась, и все, в два дня убралась. Валька убивалась, страх смотреть! А по мне, что ни делается, то к лучшему. Каково инвалида-то на себе тащить! Молодая еще, родит себе здорового.
Меня затошнило. Больше всего сейчас хотелось убежать из душной квартиры, где стены были пропитаны чужим горем. Но пришлось, борясь с дурнотой, продолжать расспросы.
– А еще в квартире сколько человек?
– В маленькой двое и в средней трое, – пояснила баба Клава, – сама в прихожей сплю, надо же людям помогать. Добрая я слишком, напустила полный дом из милости, покой потеряла на старости лет. Да ты не сомневайся! Лучше не найдешь! Цена копеечная, условия райские. Где еще такие отыщешь? Тебе просто повезло, что у Вальки дочка померла, у меня люди по году живут. Вон сейчас все старые, новых никого. Ну как, по рукам?
Я попятилась:
– Спасибо, нет.
– Не глупи, девка, – предостерегла меня баба Клава, – точно знаю, у меня дешевле всех выходит. Еще Зинка сдает, но там такой шалман! Вокзал-базар! Сама зашибает, жильцы тоже, берет за койку больше меня, ты там с ума сойдешь, чистый содом. Чем тебе мой угол не пришелся?
Я постаралась найти нужные аргументы. Ну не говорить же старухе правду!
– Комната очень хорошая, – наконец нашлась я, – просто замечательная, но у меня собака. Здоровая такая, алабай. Небось с ним не пустите!