Железную дверь она открыла легко, стало понятно, что Луиза привыкла отпирать этим ключом, столь же буднично она нашарила рукой выключатель. Вспыхнул свет, и я ахнула.
Вместо ожидаемого узкого полутемного, заставленного шкафами коридорчика перед моим взором предстал большой светлый холл. С потолка свисала хрустальная люстра. В центре комнаты стояли два кресла из молочно-белой кожи и стеклянный столик на золоченых львиных лапах. Правая стена оказалась целиком зеркальной.
– Снимай туфли, – деловито велела Луиза и быстро сдвинула в сторону посеребренное стекло, в ту же минуту мне стало ясно: это дверца встроенного шкафа.
– Ну, чего замерла? – торопила Луиза. – Пошли на второй этаж.
– Куда? – заморгала я.
Луиза улыбнулась и ткнула рукой влево.
– Туда.
Я проследила взглядом за ее ладонью и удивилась еще больше: я приметила совершенно невероятную для московских пятиэтажек вещь – деревянную лестницу, устремленную вверх.
Луиза, довольная произведенным эффектом, усмехнулась:
– Впечатляет?
– Да, – кивнула я, – неожиданно.
– Андрей из чердака три комнаты сделал, – пояснила Луиза, – квартирка теперь бешеных денег стоит. Внизу кухня, столовая, гостиная, ну и туалет. А на втором этаже две спальни плюс кабинет. Мебель частично из Италии, частично на заказ. Еремин строитель, уж он расстарался для себя, как мог! Денег сюда вгрохал уйму! Знаешь, сколько шторы на одно окно стоили? Тысячу баксов.
– Думаю, ты ошибаешься, – покачала я головой, – ткань не может на такую сумму потянуть!
Луиза рассмеялась.
– Я, как из своего Буркина приехала, да еще из монастыря, прямо обалдела. Такой красоты не видела, не знала, как люди живут. Вообще, я плохо представляла себе обычный мир, еле привыкла. Занавески меня просто наповал убили, не эти тогда висели, попроще был вариант, но и тот меня с ног сшиб, да я по квартире-то ходить боялась!
– Буркино? – насторожилась я, услыхав знакомое название. – Подмосковное местечко, ты оттуда?
– Ну да, – кивнула Луиза, – в монастыре жила.
– Ты? Была монашкой?
– Нет, Анна Ивановна, мама моя, там трудилась, я при ней до окончания школы прокуковала.
– Кем же можно работать в монастыре?
– Бухгалтером.
– Кем?
Луиза улыбнулась.
– Людям отчего-то кажется, что в монастыре жизни нет, все только молятся и постятся. На самом деле это особый мир с четкими законами. Буркинская обитель почти коммерческое предприятие.
– Постой, постой, – забормотала я, – ты Луиза, сестра Наташи, так?
– Верно.
– Насколько я поняла, твоя мама была замужем дважды.
– Нет, один раз.
– Но ты же сказала, что у вас с Наташей разные отцы?
– Верно, только зря думаешь, что ребеночек может лишь в законном браке родиться. Мамочка от Наташиного папы ушла, там какая-то темная история, я вообще-то с ней в семнадцать лет познакомилась.
– С историей?
– С сестрой, она в монастырь приехала, к матушке, а до этого не появлялась. Вообще, у нас все так перекручено, постороннему сразу не разобраться.
– Значит, Лера Квашня тебе тоже сестра, – подвела я итог.
– Кто? – искренне изумилась Луиза.
– Лера Квашня, она сестра Наты.
– Первый раз про такую слышу.
– Но мне Наташа сама описала свою историю. Их мать, алкоголичка…
Язык замер, потом я с легким недоумением протянула:
– Совсем запуталась. Твоя мать – это и Натина мама.
– Ну да!
– И она служила в монастыре бухгалтером?
– Верно.
– Наверное, была церковным человеком.
– Ясное дело, другую матушка Епифания не возьмет.
– Она пила?
– Ни в жизни, – привычно перекрестилась Луиза, – Анна Ивановна, мамочка моя покойная, капли в рот не брала, ну разве что во время причастия или по глоточку на Пасху.
– Но Наташа рассказывала о своей родительнице, рано умершей от безудержных возлияний, о сестре Валерии, которая уехала в Москву учиться…
– Бред, – пожала плечами Луиза, – пошли на кухню. Кофе угощу и все объясню. Торопиться некуда, ну привезу я им деньги в морг завтра, чего такого случится, не выбросят же тело на улицу.
Оказавшись у холодильника, Луиза распахнула дверцу.
– Хочешь холодненького?
– Нет, спасибо, горло берегу.
– А я хлебну. Вот странно!
– Что? – насторожилась я.
– За фигом Наташка полтора литра сливового сока взяла? – пожала плечами Луиза. – Всегда лишь крохотный пакетик берет, на один стакан. И вишневого нет. Фу, скис!
И она выплюнула сок, который только что отхлебнула из пакета.
– Давай лучше кофе, – предложила Луиза, включив воду.
Налив мне удивительно вкусную арабику, Луиза завела рассказ, через несколько минут мне стало понятно, что она нисколько не скорбит о внезапно умершей сестре, даже пытается скрыть радость оттого, что неожиданно превратилась во владелицу шикарных хором, но эмоции рвались наружу.
Детство Луиза помнила плохо, если она задумывалась о ранних годах, то перед глазами появлялось нечто вроде больницы, коридор, выкрашенный синей краской, пол из щербатой плитки, железные кровати, женщины, замотанные то ли в халаты, то ли в тряпки. Потом воспоминания меркли, более или менее осознанно проявлялось лишь одно: вот мама, как всегда, одетая в черную хламиду и с темным платком на голове, стоит возле полной тетки со злым лицом.
– Нехорошее имя у ребенка, – вдруг говорит незнакомая баба, – не нашенское. Эк ты ее обозвала, уж лучше бы Еленой.
Потом опять в памяти образовывался провал, а дальше шли вполне ясные картины.