– Видишь, – улыбнулась баба Катя, – я себе помочь решила: коли Настя найдется и за новые художества за решетку угодит, мне бояться до конца жизни некого. Хочешь мой совет?
– Да, – кивнула я.
– Кто такая Лера, я не знаю.
– Жаль.
– Опара ничего про родственников не говорила. Езжай в монастырь, он тут недалеко, и там покопай. Может, ниточка и потянется.
– Похоже, в этой обители провела детство Луиза, мать ее бухгалтером служила в монастыре, где настоятельницей женщина по имени Епифания, – пробормотала я.
– Вот видишь! – удовлетворенно кивнула знахарка. – Одно к одному. Все нити у Епифании.
– Но как я попаду в обитель?
– Проще некуда, – ответила собеседница, – завтра праздник церковный, утром, в шесть, на первой электричке послушницы поедут, ты к ним прибейся. Только оденься соответственно, платье темное, длинное, платок на голову, косметики никакой, ботинки без каблуков, сумку прихвати тряпичную, самую обычную, белье надень не кружевное, простое, белое, да крест на шею не забудь, только ты его на шнурок приспособь, не надо золотой цепочки и украшений всяких. Молитвы знаешь?
– Нет.
– Совсем?
– «Отче наш» могу прочитать.
– Да уж, – крякнула баба Катя, потом она встала, принесла из комнаты тоненькую книжечку и протянула мне, – вот хоть почитай. А сейчас я тебе кое-какие правила разъясню… Во-первых, ни за какую работу не берись, не испросивши благословения.
– У кого?
– А у того, к кому приставят, слушай спокойно, не перебивай, ничего хитрого нет, – продолжала баба Катя.
Инструктаж длился долго, говорила баба Катя ровно, методично, и под конец я поняла, что забыла начало наставлений, в моей голове, очевидно, дырявой, словно решето, полученные знания долго не задерживались. В конце концов знахарка остановилась.
– Ладно, – вздохнула она, – смотри внимательно за послушницами и все за ними повторяй. Начали креститься – и ты следом, поняла?
– А если ошибусь?
– Не в чем там ошибаться.
– Вдруг поймут, что я ничего в обрядах не смыслю?
Баба Катя рассмеялась.
– Дурой прикинешься, идиоткой. Таких по обителям тьма шляется! К блаженным монашки привыкли, никого ты не удивишь, главное, ничего о себе не рассказывай, подробностей никаких о жизни не сообщай, говори просто: жила вместе с бабкой, та умерла, а внучке перед смертью велела за ее душу в монастыре помолиться, и дальше ни-ни, слушай и смотри, думаю, много всякого узнаешь, если хитро себя поведешь. Ты рисовать умеешь?
– Нет.
– А шить?
– Вообще никак.
– Может, пишешь красиво?
– Словно курица лапой.
– Поешь?
– Ой, что вы, ни голоса, ни слуха.
– Вот оказия, – покачала головой баба Катя, – хоть какой-нибудь талант имеешь? В монастырях рукодельниц и певиц любят.
– Книжки пишу, детективы, они хорошо продаются!
– Ну это тебе не в плюс, – вздохнула баба Катя, – поставят в свинарник или на кухне. В общем, думай до завтра, чем из общей массы выделиться сумеешь, какой от тебя прок обители. Иначе на хоздворе останешься!
Домой я вернулась поздно, по дороге купила запас продуктов и, решив еще прихватить вкусных булочек, притормозила у хорошо знакомого магазинчика-пекарни.
Продавщица, увидев меня, воскликнула:
– Ваши любимые, с корицей, в духовке стоят!
– И долго им печься? – пригорюнилась я.
Девушка бросила взгляд на часы.
– Семь минут.
– Нет проблемы, посижу пока в машине, покурю, – обрадовалась я и вернулась в «Жигули».
Меня трудно назвать настоящей курильщицой, потому что дымлю я нечасто, две-три сигареты в день, не более, легко могу обойтись вообще без табачных изделий, в моем случае речь идет не о пагубной привычке, а о баловстве. Но иногда, как, например, сегодня, к пачке с надписью «Минздрав предупреждает» меня толкает усталость.
Я устроилась за рулем, щелкнула зажигалкой и принялась бездумно смотреть, как легкий серо-синий дымок утекает через открытое окно на улицу. Стояла непривычная для Москвы тишина. Впрочем, пекарня расположена в маленьком переулочке, знают о ней лишь постоянные покупатели, в основном такие, как мы с Томочкой, местные жители.
Внезапно около лавки материализовалась живописная группа – трое парней в милицейской форме, толстых, похожих на раскормленных мышей. С ними была девушка, крохотная, ростом ниже меня, весом, наверное, кило тридцать, не больше. Сначала я приняла ее за ребенка одного из ментов, потом, приглядевшись поняла, что щуплое, смахивающее на больного комара тщедушное создание тоже находится при исполнении служебных обязанностей, на девочке красовались форменная юбка и рубашка с погонами. В руках она держала поводок, на другом конце которого был привязан здоровенный ротвейлер с добродушной мордой. Собачка, встань она на задние лапы, явно оказалась бы выше хозяйки, да и веса в ней было вдвое больше.
– Слышь, Таньк, – сказал один из ментов, когда процессия достигла пекарни, – постой тут, мы булочек купим.
– Я с вами, мальчики, – голосом трехлетней малышки пропищала коллега.
– С собакой в магазин нельзя, – возразил другой парень.
– Ладно, – кивнула Таня.
– Стой спокойно.
– Ага.
– Мы сейчас.
– Ладно.
– Не бойся, с тобой же Гектор.
– Мне совсем не страшно, – дрожащим дискантом заявила Таня, – кого тут опасаться?
Милиционеры исчезли в магазине, Таня прижалась к стене, и тут, словно черти из табакерки, появились два рослых парня очень неприятного вида, с наглыми улыбками.
– Че, – сказал один, – булок возьмем или ну их на…
– Гля, Павлуха, какая киса, – заржал другой, черноволосый юноша, – хорошенькая.
– Этта што ль?
– Ну!
– Рожа как задница, – вынес вердикт Павел, оглядев Таню, та, вспыхнув огнем, отвернулась.