– Ради обители, – кивнула Одигитрия, – не мы ее основали, предки завещали дело сберечь, род Столпских должен вечно быть на земле, и вечно существовать монастырю, мы радеем из-за людей, скольких убогих, болезненных поддержали, сама видишь, что в России происходит, бьет страну лихорадкой, мы должны и Богу служить и народу, миссия у нас такая.
– Вы моя родственница? – робко поинтересовалась Епифания.
– Тетка, – ответила Одигитрия, – у матери Онуфрии, прежней настоятельницы, двойня родилась, случайность вышла. Епифания первой на свет появилась, ей и пришлось тяжелый крест нести, я ж просто помогаю.
– Но вы с ней не похожи! – только и сумела произнести девушка.
Одигитрия развела руками.
– Божья воля такова, не все близнецы на одно лицо. Ты о разговоре подумай, помолись, поплачь, но знай, твоей воли тут нет, за нас на небесах решили: велено служить во имя веры. Мы сильные, остальные люди слабые, да еще сейчас путеводный божий свет теряют. Смутные времена идут, нам факел нести, чтобы тьму рассеять.
Макария скончалась в воскресенье, Епифания возглавила монастырь. Не все у нее получалось гладко да ладно, но сил прибавляла вера, ради обители настоятельница была готова на все. Епифания очень хорошо знала, ей должно привести монастырь к процветанию, укрепить его, привлечь к престолу Господа много народа, открыть неразумным дорогу к Богу.
У молодой настоятельницы имелись верные помощницы – Одигитрия и Устинья. Первая прожила более ста лет и обучила племянницу всему, что знала сама, вторая оказалась не слишком расторопна и не особенно умна, зато была преданней собаки, готова была прыгнуть по приказу Епифании в огонь.
Кто помнит 60-е и 70-е годы, очень хорошо знает: время это было для церкви смутное, подросло поколение атеистов. Безбожниками эти люди стали не от чтения философских книг, не вследствие длительных размышлений о Господе, а по незнанию. В детстве их не крестили, в церковь не водили, молитв не читали, икон в квартирах не было, ну откуда взяться Богу в душе? Нет, конечно, имелись истинно верующие люди, правильно воспитавшие своих детей, но их с каждым годом делалось все меньше.
Когда умерла Одигитрия, Епифания оценила ее смерть как катастрофу. Во-первых, ушел единственный человек, с которым настоятельница могла быть откровенна, как с самой собой, во-вторых, даже будучи немощной, столетней старухой, Одигитрия продолжала лечить людей, и поток страждущих тек в обитель постоянно. Теперь же он почти иссяк. Одигитрия передала племяннице все накопленные знания, Епифания умела делать снадобье, но Господь не наградил ее талантом целительницы. У Одигитрии еще имелось чутье, а вот Епифании она его передать не могла. Больной мог жаловаться Одигитрии на боли в животе, но матушка лишь вздыхала:
– Сердце у тебя, вот попей микстурки.
Почему целительница всегда, иногда вопреки описываемым симптомам, правильно ставила диагноз, это не поддавалось никакому объяснению, но она не ошибалась, а Епифания охотно наливала снадобье. Опираясь лишь на слова людей, она не видела тело насквозь, как Одигитрия, ручей посетителей стал редеть. Не следует упрекать Епифанию в корысти, монастырь – огромное хозяйство, требующее беспрестанных вложений. Сестры вели почти натуральный образ жизни, но кроме еды и одежды, требовалось ремонтировать крыши, обновлять иконостас, восстанавливать книги в библиотеке. Большинство обителей пускает на эти траты средства, полученные от паломников и благодетелей.
К концу 70-х годов Буркинская обитель пришла в упадок, а Епифанию от тяжелой депрессии спасала лишь истовая вера, но, несмотря на ежедневные молитвы, она ощущала себя некомфортно: не сумела справиться со своим долгом, подвела Макарию и Одигитрию. Правда, Епифания родила девочку, уже не в молодом возрасте, настоятельнице исполнилось сорок пять, когда дитя появилось на свет. Умелая Одигитрия своими снадобьями немало способствовала сему казусу. Только таким образом можно было сохранить тайну, уже немолодую матушку никто бы не посмел заподозрить в шалостях. Найденное у двери обители дитя нарекли Ксенией и стали соответственно воспитывать. И это была единственная выполненная просьба Макарии, род Столпских не прервался, но обитель хирела, а после кончины Одигитрии завяла вовсе.
Потом случилось настоящее несчастье: по неизвестной причине полыхнул пожар. В огне, слава богу, погиб лишь скот, люди остались целы. Но как поднять пепелище?
И тут Епифания впервые дала слабину: пока сестры рылись на пожарище, пытаясь найти хоть что-нибудь уцелевшее, настоятельница пошла в церковь, открыла храм, упала на колени перед чудотворной иконой и стала возносить молитвы. Шли часы, Епифания плакала на полу, потом вдруг воскликнула:
– За что? Отчего, Господи, ты меня оставил?
Внезапно по темному залу разлилось сияние, и в столбе яркого света возникла Макария.
– Благодарить надо Создателя за испытания, а не роптать, – укорила она отшатнувшуюся к стене дочь, – ладно, помогу тебе. Завтра в ворота постучится женщина, впусти ее, приветь, выслушай, и делайте дело. Благословляю. В нем спасение обители.
С шести утра Епифания стала маяться во дворе; не обращая внимания на удивленные лица сестер, настоятельница мерила шагами площадку у ворот обители, с каждой минутой надежда увидеть женщину, могущую спасти монастырь, таяла.
В полдень калитка распахнулась, на пороге появилась баба, толстая, неуклюжая, с некрасивым лицом.
– Мне бы с настоятельницей поговорить, – тихо попросила она.
– Это я, – кинулась к ней Епифания, – пошли скорей в кабинет.
Незнакомка представилась Настей Опара.
– Уж и не знаю, с чего начать, – забубнила она, – понимаю, диким покажется, только мне ночью мать покойная привиделась, велела к вам идти. Дело у меня есть, работаю тут неподалеку, в лепрозории, слышали про него?
– Да, – кивнула Епифания, – мать Одигитрия несчастным помочь пыталась, все какие-то мази делала, я сама, правда, у страждущих не бывала.
– Одигитрия – моя мать, – внезапно заявила гостья.
Епифания вцепилась пальцами в стол.
– Что?
Настя кивнула.
– Да, это правда. Многое она мне открыла, в частности про воскрешение Достойных. Одигитрия дочь на воспитание отдала хорошим людям, но не бросала, помогала, я ее раньше за дальнюю родственницу считала, ну а перед смертью она мне тайну и открыла. Следовательно, мы с тобой близкая родня, двоюродные сестры.
Епифания лишь моргала, а Настя вынула из-за пазухи бумагу: