– Ничего, – снисходительно кивнула Мария Кирилловна, – я тоже ошиблась. Приняла вас за психолога, которого обещала прислать Олеся. Дурацкая идея. Алле не помочь. Увы, в семье не без урода. Хорошо, Мстислав Сергеевич не дожил до позора. Когда он упокоился, Алла была еще ребенком. Так что привело вас сюда? Надеюсь, не факт воровства? Сразу хочу предупредить, я ничего возмещать не стану. Зовите милицию. Алла взрослая, с нее и спрос. Мы просто существуем в одной квартире. Да уж! Так по какой причине вы явились сюда?
Я глубоко вздохнула и изложила ситуацию с коляской.
Мария Кирилловна кивнула.
– Ужасно, конечно. С другой стороны, ваша подруга должна быть счастлива, от детей одно горе.
– Вот уж неправда, – возмутилась я.
Мария Кирилловна хмыкнула.
– Своих имеете?
– Двоих, – сообщила я, не упоминая о степени моего родства с Кирюшкой и Лизаветой.
Пожилая дама поправила идеально уложенные волосы.
– Ну, может, дай бог, они у вас не сопьются, с наркоманами не подружатся, воровать не начнут и не станут плодиться без контроля.
– Лиза с Кириллом растут в нормальной семье, – перебила я Марию Кирилловну, – у нас все работают и ничем противозаконным не занимаются, откуда ребятам плохому научиться?
Хозяйка скривилась.
– Милочка, я всю жизнь преподавала в музыкальной школе, а мой супруг руководил крупным предприятием. В нашем доме никогда водки не держали и грубых слов не произносили. Дочь наша, покойная Светлана, выросла воспитанной девушкой, да, на беду, решила родить, без мужа. Уж как я ее отговаривала, умоляла не совершать глупостей, просила подумать, не губить себя. Нет, уперлась, сказала нам:
– Убивать человеческое существо грех, не пойду на аборт.
И что? Скончалась через месяц после родов, горе-врачи какую-то инфекцию занесли. Мы с мужем поплакали и стали Аллочку воспитывать, внучку-сиротку. Следовало ее в детский дом сдать и забыть. Может, там, в государственном учреждении, из нее бы дурь и выбили! Но нет! Мы же поступили интеллигентно, потащили девочку в зубах. И что вышло? В школе учиться не хотела, курить начала. Хорошо, хоть Мстислав Сергеевич скончался рано. Он-то наивно полагал: перерастет девочка, исправится. Даже перед смертью внушал мне:
– Потерпи, Маша, наладится жизнь, возьмется Аллочка за ум.
Куда там! Кое-как аттестат получила, да и то лишь потому, что я в школу постоянно ходила. А зря! В институт Алла, конечно, не поступала и ни дня не работала, знания ей ни к чему. Друзья появились шумные, водка, гулянка. До того дошло, что я участкового вызвала. Вот с того дня у нас относительная тишь. Испугал ее милиционер, тюрьмой пригрозил. Алла и примолкла, стала вещи из своей комнаты продавать, драгоценности, которые ей дед дарил, много чего хорошего имелось у девочки, лично я ей фигурки отдала, коллекционный фарфор. Все на водку ушло. До того она меня довела, что я хотела разъезжаться, бросить квартиру, в которой прожила с мужем, лишиться воспоминаний…
Мария Кирилловна замолчала, потом мрачно докончила:
– Только ничего не вышло. Алла согласия на размен не дала. Так и живу теперь, смерть поджидаю. И знаете, что меня больше всего пугает? Не физическое исчезновение, а истребление духовного наследия. Едва упокоюсь в земле, Алла мигом продаст все из квартиры, вместе с самими апартаментами, и сгинет на улице. Мне девку не жаль, грязь должна уйти к грязи, но вот книги, которые собирал муж, картины, пианино, принадлежавшее еще моей бабушке… Вещи нашей семьи, родовая история, распылятся и пропадут.
– Вы ее лечить не пробовали? – вырвалось у меня.
Мария Кирилловна горько усмехнулась.
– Сколько раз! И лекарства покупала, и в клинику укладывала. Только врачи в один голос говорят: толк от терапии бывает лишь тогда, когда сам больной проявляет сознательность, испытывает желание стать нормальным членом общества. У Аллы подобного настроя нет. Олеся, правда, не теряет до сих пор надежды, вот, обещала психотерапевта прислать. Все рассказывала мне, какие чудеса специалист творит, говорила: «Эта женщина алкоголиков просто преображает».
– Внучка не рассказывала вам, откуда она детскую коляску взяла? – невежливо перебила я пожилую даму.
Лицо Марии Кирилловны окаменело.
– Мы с Аллой давно не беседуем.
– И вы спокойно смотрите на то, как пьяная внучка вваливается в квартиру? – возмутилась я. – Не интересуетесь, где она сшибает рублики?
– Я уже один раз объяснила: она вещи продает.
– Так в комнате пусто!
– Верно, давно имущество в распыл пустила.
– И ходит пьяная!
– Каждый день.
– А деньги где берет?
– То мне неведомо.
– Значит, ворует.
– Пусть так.
– Но ее арестуют! Посадят!
– И очень хорошо, – закивала Мария Кирилловна, – вот вы можете в отделение заявление отнести по факту украденной коляски. Только рада буду, говорят, за решеткой люди меняются. Не зря ведь эти учреждения называют исправительными!
– Можно мне подождать, пока Алла проспится? – попросила я.
Мария Кирилловна сделала брови домиком.
– Нет, конечно. Пьяница способна и до завтрашнего вечера прохрапеть. Ступайте в милицию и приводите людей в форме. Вот они скоренько ее в чувство приведут, очень хорошо получится. И вы правду узнаете, и я от горя избавлюсь. Не знаете, сколько за похищение коляски дают? Больше десяти лет?
Эгоизм и жестокость Марии Кирилловны изумляли. Она терпеть не может внучку, которая, правда, своим поведением довела бабушку почти до могилы. Но я-то не сделала старухе ничего плохого, и вот теперь бывшая преподавательница музыки, милейшая, интеллигентная старушка, развлекающая себя по вечерам умелой игрой на пианино, с огромной радостью вопрошает о сроке, который Алле предстоит получить за кражу коляски. Моя неприятность для бабки радостное событие, вследствие которого она наконец-то обретет покой в своей квартире.
В полном негодовании я встала.
– Ступайте, милочка, за участковым, – подталкивала меня к двери хозяйка, – да поторопитесь, а то я спать скоро лягу. Страдаю нарушением сна, если разбудить посреди ночи, промаюсь до утра, глаз не сомкну.
– Мне надо побеседовать с Аллой, – я все же попыталась добиться своего.