Естественно, Света оставалась с мамой. А еще у Марии Кирилловны появилась кошечка, очаровательное серо-дымчатое существо. Ну нельзя же было оставить малышку в одиночестве? Поэтому Мария Кирилловна ходила по концертам, а Света сидела дома и пасла киску. У мамы ведь случались приступы жестокой мигрени, а купировать их помогало лишь одно средство: посещение театра, консерватории или зала имени П.И. Чайковского. Предвижу сейчас удивленные ухмылки тех, кто мучается сосудистыми спазмами, но ведь мигрень вещь плохо изученная, и никто пока не объяснил, почему она вдруг отступает. Во всяком случае Мария Кирилловна уходила из дома, держась за виски, правда, глаза ее блестели ярко, а на щеках играл румянец.
В результате предпринятых заботливой матушкой мер к двадцати пяти годам Светлана не имела ни одного кавалера, но мать не волновалась по поводу того, что дочь останется старой девой.
– Замужество – это беда, – вещала она, будучи на протяжении многих лет довольно счастливой семейной дамой, – от детей и мужа одни неприятности. Разве плохо тебе живется около меня?
Светлана кивала и опускалась в кресло с вязаньем. Она была умелой мастерицей, мамочке, правда, не нравилось хобби дочери, но чего не сделаешь ради любимого дитяти, станешь терпеть и вид отвратительных клубков в простой корзинке.
Потом Светлана внезапно заболела, ее тошнило по утрам, она осунулась, затем вдруг резко пополнела, округлилась… и через некоторое время Мария Кирилловна в ужасе поняла: дочь беременна.
Абсолютно искренне на этот раз схватившись за сердце, мать устроила Свете допрос с пристрастием и узнала невероятную вещь: дочь ждет ребенка от соседа, Никиты Круглова.
Следующие месяцы превратились в настоящий ад. Не умеющая сдерживать себя Мария Кирилловна понеслась к Кругловым и устроила там такой страшный скандал, что Милу, тоже беременную жену Никиты, отвезли в родильный дом.
– Сволочь, – вопила забывшая о воспитании Мария Кирилловна, – мерзавец! Супруга брюхата, так он решил на стороне поживиться! Я тебя засужу!
Никита с огромным трудом вытолкал разбушевавшуюся Марию Кирилловну за дверь. Вяльская ушла, но утром вернулась снова, горя желанием продолжить битву. Дверь ей отворила Нелли Тимофеевна, мать Милы. Не успела Мария Кирилловна разинуть рот, как ей в лицо выплеснулось ведро воды.
– Пошла вон, – рявкнула Нелли Тимофеевна, – вырастила б…, которая под женатых мужчин подкладывается!
Пришлось Марии Кирилловне спасаться бегством. Никита и Мила уехали невесть куда, кто у них появился на свет, Вяльская не знала. Она теперь грызла свою дочь. Каждый день начинался с вопля:
– На аборт! Немедленно!
Но мягкая, податливая, безвольная Светлана неожиданно пошла к отцу. Мстислав Сергеевич нахмурился и впервые в жизни наорал на жену. Мария Кирилловна притихла, скандалы в доме прекратились.
Ну а затем стряслось несчастье. Светлана умерла, а Марии Кирилловне пришлось взять Аллу.
Внучку бабка воспитывала отточенным на дочери способом, с малолетства пыталась подчинить себе, изо всех сил шантажировала любовью, но Аллочка не слушалась, убегала от нянь и проявляла всяческое своеволие.
Однажды она увидела во дворе девочку-одногодку и моментально познакомилась с ней. Новая подружка, Олеся Круглова, оказалась сиротой. Некоторое время назад ее родители погибли в автокатастрофе, и ребенка забрала к себе бабушка.
Обрадовавшись, что у нее появилась такая замечательная новая подруга, Аллочка прибежала домой и во время ужина стала рассказывать Марии Кирилловне о знакомстве. И тут началось!
Старуха швырнула о пол тарелку и заорала:
– Сволочь!
Испуганная Аллочка юркнула под стол. Никогда она не видела бабушку в подобном состоянии, до сих пор Мария Кирилловна не устраивала дебошей, она в основном рыдала и слезами добивалась от окружающих, чего хотела.
На следующий день, выйдя во двор, Алла вновь увидела Олесю, та тихонько поманила ее пальцем. Девочки мышками скользнули за угол, спустились в подвал дома и там совместили полученную дома вчера информацию. Оказывается, Нелли Тимофеевна, бабушка Олеси, тоже разбушевалась, но она еще и открыла внучке всю правду. Аллочка могла лишь по отдельным выкрикам Марии Кирилловны составить представление об истинном положении вещей.
– Значит, мы сестры, – подвела итог Олеся, – сироты. Родителей ни у тебя, ни у меня нет. Надо держаться вместе. Я старше и стану о тебе заботиться.
Вот так началась их дружба, которую не смогли сломать ни Мария Кирилловна, ни Нелли Тимофеевна. Старухи старательно делали все, чтобы рассорить сестер, но от этого дружба школьниц делалась лишь крепче. В конце концов бабки смирились и даже стали сухо здороваться друг с другом, а после кончины Нелли Тимофеевны Мария Кирилловна милостиво сказала:
– Можешь приходить к нам раз в неделю.
Олеся скрыла улыбку и кивнула.
– Хорошо.
Говорят, что дочь часто повторяет судьбу своей матери. Уж не знаю, справедливо ли подобное утверждение, но в шестнадцать лет Аллочка забеременела от одноклассника и, побоявшись кому-либо сообщить о содеянном, стала ждать, что неприятность рассосется сама по себе. Ясное дело, что ничего хорошего не получилось. Марии Кирилловне снова пришлось пережить стрессовую ситуацию.
К удивлению Олеси, тоже слишком поздно понявшей, в чем дело, Мария Кирилловна вдруг повела себя благородно.
– Всякое случается, – спокойно сказала она, – рожай ребенка, вырастим. Поздно уже об аборте думать, который месяц идет.
Аллочка бросилась бабушке на шею.
– Ты самая лучшая! Я выучусь на парикмахера и буду всех кормить.
Олеся, присутствовавшая при пасторальной сцене, увидела, как Марию Кирилловну передернуло, но старуха сдержалась и сухо сказала:
– Поживем – увидим, жизнь длинная, много чего стрястись может!
Сказала, как каркнула. Аллочка не доносила ребенка. У нее начались преждевременные роды. Младенец не выжил, так и не ставшую мамой школьницу привезли домой. Алла выздоровела и вернулась на занятия. Поскольку живот у нее был невелик, в классе ничего не заподозрили, все считали, что с Вяльской приключился сильный грипп, давший осложнение. Одна Олеся была в курсе событий, но она крепко держала язык за зубами. И еще, о случившемся знал «автор» беременности, одноклассник Аллы, но он тоже помалкивал, сообразив, что шум ему ни к чему.