— А теперь домой, — улыбнулся брат Курвус, выйдя на улицу.
К моему удивлению, остановился он не на постоялом дворе, а в большом, светлом, двухэтажном здании в самом центре Битцинена. Здесь было отлично, лишь вид из окна на городскую площадь портил все впечатление — никто не потрудился снять висельника с шубеницы. Пугало тут же направилось к покойнику, дабы изучить его с близкого расстояния.
— Этот дом находится на содержании моего ордена. Такие есть во многих городах, — сказал брат Курвус, приглашая меня войти первым. — Вы можете быть нашим гостем, страж.
— Благодарю. — Я не стал отказываться. — Я не доставлю неудобств.
Он кивнул женщине, вышедшей нас встречать:
— Братья Феломиченцо и Пульо задержатся.
Пугало, сегодня донельзя вездесущее, уже восседало в кресле, рядом со старым комодом, накрытым сверху белой салфеткой. Но я не стал заострять на нем внимания и повернулся к монаху:
— Мне так и не представилась возможность поблагодарить вас за спасение.
— Сочтемся, — ухмыльнулся тот, указывая на стул. — Мы там оказались только благодаря мастеру Титко.
— Кто он? — спросил я, уже зная ответ.
Когда мы уезжали, я, наконец, встретился взглядом с этим человеком, и шрам, оставшийся от окулла, обожгло холодом.
— Мелкая нечисть, — не стал врать монах.
— Для чего вы с ним связались?
Курвус вздохнул:
— Серьезная необходимость заставляет использовать даже таких существ. Верховный инквизитор дал мне разрешение. Но была бы моя воля, и я бы отправил Титко в ад уже сейчас. — Монах хрустнул костяшками пальцев. — Как вы понимаете, Людвиг, помогает он нам отнюдь не добровольно.
Бес-узник на подневольной службе у клириков… Чего только не увидишь в наше время!
В гостиную зашла женщина, стала споро накрывать на стол, и только сейчас я понял, насколько сильно проголодался.
Она поставила передо мной пинту красного пива местного производства, залитый расплавленным сыром хлеб, целую миску с тушеной бараниной и жареных баклажанов с чесноком. Монах ограничился лишь водой, отказавшись от пищи.
— Брат Курвус, вы уверены, что не разделите со мной трапезу? — Обедать в одиночку я посчитал невежливым.
Он улыбнулся:
— Я уже давно ничего не ем.
— Дали обет?
— Вечно люди все сводят к обетам! — рассмеялся монах. — Нет. Просто я не нуждаюсь в пище. Со мной всегда благословение одного из воинов Господа. Смертному этого достаточно.
Я понял, что он говорит о клинке, том самом, на который невозможно смотреть, если делать это с помощью моего дара. Я очень хорошо помню этот меч, каликвец бился им с демоном на Чертовом мосту.
— Меня всегда интересовало, почему ангелы, обладая мощью, способной стирать города с лица земли, не спустятся с Небес и не наваляют Сатане по первое число.
— Они уже наваляли, говоря вашими словами, — резонно возразил он мне. — И враг пал, а вместе с ним все его воинство.
— Но только теперь его слуги, точно крысы или тараканы, вечно лезут в наш мир из-под земли, и один факт их существования пугает грешников настолько, что темные души не желают отправляться в чистилище. И эту проблему приходится расхлебывать нам, стражам.
— На все воля Господа, Людвиг. А Он не желает, чтобы вы остались без дела. К тому же мучения темных начинаются не в аду, а здесь, на земле. И страдание их заключается в том, что они далеко от милости Его и, чтобы достичь ее, им придется пройти сложный путь. А вы, стражи, самое начало этого пути, творите богоугодное дело.
— К сожалению, не все так считают. — Я видел, что Пугало прислушивается к нашей беседе.
— Будь иначе, людей с такими способностями, как у вас, уже давно бы не было в мире. Что касается ангелов, в этом мече лишь часть ангельского благословения. Один слог. Теперь представьте, что будет, если крылатый воин слетит с Небес в своем облике, озаряемый светом Его.
— Можно не представлять. Думаю, Арденау, окажись там ангел, превратился бы в пепелище от такой мощи.
— Но ведь являются же ангелы, приходят к людям.
— Но не с гневом Его. В последний раз ангел появился во время первого крестового похода к хагжитам, и тому есть множество свидетельств, но был он в облике человека.
— Так всегда. Всякая гнусь, вроде демона, может ходить среди людей рогатым и косматым, а величайшие существа, своими глазами лицезревшие Господа, говорившие с ним, сидят где-то на небе и редко кому показывают свою истинную внешность. Обычно такими, какие они есть, их видят лишь те, кто сильно прогневил Всевышнего. Появился ангел, распахнул крылья, погрозил пальцем, и привет. Вокруг выжженная пустыня.
— Слишком просто было бы прилететь и установить рай на земле, Людвиг. Люди сами должны сотворить его, для этого и существует вера, для этого есть законы Божьи.
— Только, опять же, не все их соблюдают.
— К сожалению, это так. Многие из нас слабы, во многих вера подкошена, в мире еще много зла, но рано или поздно на земле настанет Царство Божье.
— Если только раньше не случится Апокалипсис и пара архангелов не превратит всех нас в прах.
— Это уже зависит только от нас. Я верю, что Он в мудрости своей этого не допустит. О чем загрустили, страж?
Я усмехнулся:
— Да вот подумал… жаль, что увидеть их я могу лишь на фресках, иконах да витражах. Интересно, каковы они. Я не лишен некоторой степени любопытства.
Каликвец задумчиво посмотрел на меня:
— Сам я не видел, но отец-настоятель моего монастыря, когда еще был послушником, встречал одного из них. Не небесного, правда. Земного.
— Земной ангел? — Мы с Пугалом переглянулись, и оно озадаченно пожало плечами. — Это как?
— Их называют неприсоединившимися. Когда была война на Небесах, среди сражавшихся были и те, кто отступил, не желая проливать кровь своих братьев. Одни не хотели убивать ради людей, другие ради любви Его, третьи ради верности серафиму. Их было немного, но они сделали шаг назад и не стали принимать участие в битве, где Люцифер был сброшен с Небес.
— В библии об этом ни слова, — сказал я.
Монах пожал плечами. Было видно, что он не станет подвергать сомнениям святые книги.
— Поговорите с инквизитором как-нибудь. С отцом Мартом. Он куда лучше знает эту историю.
Ну, вот уж с инквизицией говорить о том, чего нет в святом писании, да еще и об отступниках, пускай они и не дрались на стороне Люцифера, я не буду.
— Я не прочь дослушать рассказ до конца и из ваших уст.
Монах помолчал, отхлебнул воды, размышляя, стоит ли продолжать эту тему. Пристально посмотрел на меня: