Дарби смотрела на улицу, виднеющуюся за углом дома, и на высокие деревья, стряхивающие с веток золотую и красную листву. Во дворе играли щенки, и даже шум ветра, шорох волн и листьев не заглушал их пронзительного лая и визга.
Смит успел выкурить половину сигареты. Он наклонился вперед, открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл его. Дарби молча ожидала.
— Черт возьми, ну и история! — наконец пробормотал он.
— Согласна. Но это все произошло на самом деле.
— Теперь я понимаю, почему вы настояли на личной встрече. Если бы вы стали рассказывать мне все это по телефону, я бы просто бросил трубку.
— Вы читали об этом случае в газетах? Я знаю, что «Глоуб» помещала соответствующую статью.
— Я предпочитаю «Геральд», но даже ее покупаю исключительно ради спортивных страниц. Я давно не слежу за новостями. Господи, я бросил это занятие много лет назад. В бытность копом я понял, что в том, что пишется или говорится в новостях, правды не больше двух процентов. Остальные девяносто восемь — полное дерьмо. Вы и в самом деле верите в то, что это был он? Я хочу сказать, что это был Чарли?
— Я не располагаю данными о его ДНК или отпечатками его пальцев, поэтому мой рассудок говорит «нет».
Смит кивнул и сделал глубокую затяжку.
— Но моя интуиция говорит, что я действительно встретилась с Чарли, — продолжала Дарби. — Его глаза были нужного цвета, и у него не было сосков. Он настоял на том, чтобы показать мне грудь.
Смит снова кивнул, обращаясь скорее к собственным мыслям, чем к ней.
— Все это время… — Он провел большой ладонью по лицу и поднял голову к темнеющему небу. — Если то, что вы мне рассказали, правда, все это время мальчик был жив и… — Он глубоко вздохнул и наклонил голову, искоса глядя на нее. — Так вы говорите, его тело было покрыто шрамами?
Она кивнула.
— Он не сказал вам, как у него появились эти шрамы?
— Нет. Но мне кажется, что это следы порки. — Всю прошлую неделю она размышляла над этим вопросом. Странный узор указывал на следы хлыста. — Но это только моя догадка. Я забыла упомянуть, что его превратили в евнуха.
Смит смотрел на нее, широко раскрыв глаза.
— Его кастрировали, — уточнила Дарби.
— Я знаю, что это означает, просто… Вы уверены?
— Абсолютно.
Он снова провел ладонью по лицу и тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.
— Эта история с маской… Что это все означает?
— Понятия не имею, — пожала плечами Дарби. — Чарли об этом ничего не сказал. А вам это о чем-то говорит?
— Впервые о таком слышу. Возможно, это какой-то религиозный культ.
— Что наводит вас на такую мысль?
— Татуировка у того парня без языка. Вы ведь сказали, что она была сделана на латыни?
— Судя по тому, что я прочла в Интернете, да. Я не знаю, что она означает, поэтому отправила эту фразу профессору из Гарварда. Он пообещал ее тщательно проанализировать и попытаться расшифровать.
— Вы католичка?
— Ирландка-католичка.
— Примите мои соболезнования, — усмехнулся Смит. — Так вот, когда-то очень давно, до вашего и, возможно даже, до моего рождения, католические священники использовали латынь в качестве языка богослужений. Именно это и заставило меня предположить, что речь идет о религиозном культе.
Дарби кивнула. Подобное приходило в голову и ей.
— А что вам сказали армейские ребята?
— Они вообще ничего мне не сказали. Как и федералы. Меня отодвинули от этого расследования. Я полагаю, что речь идет о чем-то очень серьезном, гораздо более серьезном, чем покушение на жизнь горстки полицейских с помощью нервного газа.
— Я не знаю, чем могу вам помочь.
— Расскажите мне о Марке Риццо.
— Он… О черт, ведь с тех пор прошло уже… двенадцать лет? Если честно, мне не хочется все это ворошить. И не смотрите на меня такими глазами. Вы прекрасно понимаете, о чем я. Вы ведь работали над делом об исчезновении человека? Помните того психа, который явился за вами, когда вы были совсем маленькая, но вместо вас забрал вашу подругу?
Дарби кивнула.
— Значит, вам известно, как трудно забываются подобные вещи и какие усилия приходится прилагать, чтобы о них не думать. А если этого не сделать, эти дела волочатся за тобой до конца жизни. Я и в самом деле ничего не могу для вас сделать. Вам лучше почитать материалы дела.
— У меня больше нет к ним доступа.
— Не понял. Вы больше не работаете в отделе расследования преступлений?
— Нет, его расформировали. Навсегда. Кроме того, с сегодняшнего утра я не являюсь даже сотрудником лаборатории. Я веду это расследование на свой страх и риск.
— От всей души надеюсь, что вы не пытаетесь завербовать и меня. Потому что мой ответ «нет». Я не смогу быть вам полезен. И у меня ничего нет. Я имею в виду копии материалов дела. Иногда наш брат делает копии нераскрытых дел, рассчитывая по свободе их пересмотреть и, возможно, раскрыть. Но это не обо мне. Уходя из полиции, я плотно закрыл за собой дверь.
— Был ли Марк Риццо в числе подозреваемых?
Не колеблясь ни секунды, Смит покачал головой.
— Никогда, — вслух произнес он.
— Но вы его проверяли?
— Конечно, проверяли. И его, и его жену. Когда исчезает или похищается ребенок, всегда первым делом проверяются родители, потому что в девяти случаях из десяти в деле замешаны они или другие близкие родственники. Поэтому, разумеется, мы проверяли чету Риццо, но у обоих оказалось надежное алиби. Мать была дома, отец на работе, в офисе. Все проверено.
— Как глубоко вы копали?
— Если верить тому, что вы мне рассказали и отец был замешан в похищении сына, то вынужден признать, что недостаточно глубоко. — Он откинулся на спинку стула. — Как я уже сказал, у него было надежное алиби. Брак тоже показался нам благополучным.
— Он прежде был женат?
— Нет. У обоих супругов был первый брак. Он работал в налоговой… Я припоминаю один случай. Кто-то из его клиентов возмущался слишком высокими налогами. Он был уверен, что Риццо что-то напутал. В итоге этот парень явился в офис Риццо и начал гоняться за ним с бейсбольной битой. Вызвали полицию, составили отчет. Мы этот эпизод рассмотрели. Подумали, что, может быть, этот мужик затаил обиду и, чтобы отомстить Риццо, похитил его ребенка. Я не помню, как его звали, только мы все равно ничего не обнаружили.
— Риццо родился здесь?
Смит задумался и сделал еще один глоток виски.
— Кажется, да, — наконец ответил он.
— Я не припоминаю, чтобы у него было бостонское произношение.