Марина стала оглядываться по сторонам, но некого, некого было позвать на помощь, даже охранник скорее всего спал в своей будке, а до «жилых корпусов» так далеко… Черт бы побрал этот санаторий с его территорией, «почти целиком отданной лесу», как говорилось в рекламном проспекте!
— Во, блин, дела! Че вам тут надо?! Какого хрена тогда за охрану платить, если всякий может!
Он подошел вплотную, Марина попятилась, Федор Тучков поддержал ее. Павлик сорвал с физиономии очки и стал рассматривать дверь своей драгоценной машины. Колупнул что-то ногтем и опять стал рассматривать.
— Че вам надо возле моей машины?! Вам че, делать больше нечего?!
— Марина хотела посмотреть тонированные стекла, — вдруг сказал Федор Тучков. Как-то так сказал, что сразу стало ясно — именно это и только это она и хотела сделать и подозревать их в посягательствах на машину глупо. — Я недавно решил на свою тоже темные поставить. Она хотела посмотреть, как это будет выглядеть.
Павлик окинул ее взглядом, смерил с головы до ног. Взгляд перестал быть таким, как у ящерицы, хотя глаза остались холодными, как будто отливали ртутью.
— Ну че? — вдруг спросил он. — Посмотрели?
— Посмотрели.
— А ваша где машина?
Федор Тучков качнул головой направо. Павлик взглянул направо, и Марина тоже взглянула. Справа стоял целый ряд машин, и невозможно было угадать, какая из них принадлежит Федору Тучкову, но Павлик, очевидно, угадал, потому что ответом удовлетворился.
— А че, этот сторож хренов дрыхнет, что ли?
— Черт его знает.
— Не, если дрыхнет, я за ихний паркинг платить не стану! Бабки тянут, а сторожить ни хрена!
Федор Тучков пожал плечами — колыхнулись фиолетовые волны.
Марине показалось, что он держится как-то несколько свысока, так, что чугунноголовый Павлик как будто немного его опасается, хоть и старается не подать виду.
— Ну, ладно, мне… того… вещи надо вынуть. Я вчера не стал. Поздно уж было.
Неизвестно почему Тучков Четвертый не уходил и Марину под локоток придерживал.
Мигнули фары, машина свистнула, чмокнули двери.
Павлик распахнул водительскую дверь и полез внутрь. Марина заглянула в салон. То белое и длинное, что она заметила из-за мутного стекла, оказалось свернутой в трубку газетой. Перегнутый твердый знак с волнистым хвостом свидетельствовал о том, что это газета «Коммерсантъ».
Павлик читает «Коммерсантъ»?!
Марина вообще была не слишком уверена, что он умеет читать, а если уж умеет, то журнал «Клевые парни», но «Коммерсантъ»?!
Вдалеке показался заспанный, но бдительный сторож, привлеченный возней на вверенной ему территории, и Марина поняла, что сейчас начнется сражение, перед которым Бородинское, ставшее последним для предка Федора Тучкова, — сущий пустяк.
— Пошли, — приказал потомок и увел ее.
За спиной разворачивалась баталия, и стало ясно, за кем будет виктория, а за кем — конфузия.
— Не, ты че, блин?! Спишь, что ли?! Я б уж давно ее угнал, если б мне надо было!
— Да ты ж не угнал!
— Да я, твою мать, тебе такого снотворного пропишу, что!
— Да че ты надрываешься-то?! Цела твоя машина!
— Да если б она не цела! И еще бабки им плати, охрана, блин! На хрена мне за такую охрану еще бабки платить!
Марина и Федор отошли уже довольно далеко, когда она обнаружила, что он держит ее под руку — ужас какой! Она приостановилась — как будто для того, чтобы поправить сандалию, и рука оказалась на свободе.
Вот так-то лучше. Она не позволит себе, не позволит ему, не позволит, чтобы мама подумала, не позволит, чтобы бабушка расстроилась…
А Эдик Акулевич, кстати, еще постоянно втирает в лысину луковый сок, смешанный с соком редьки и постным маслом. Это его Маринина бабушка научила — для роста волос.
…Ну и что? Ну и что?!
Что самое главное в мужчине? Самое главное в мужчине — это ум. Только почему-то ее все тянет заглянуть за ворот чудовищной фиолетовой распашонки, потрогать твердую кожу — есть на ней волосы или нет?! — вытащить странный медальон из двух железок и рассмотреть его получше. И еще пальцами — вот самыми подушечками, легко-легко! — провести по монументальной шее, снизу вверх, до заросшей твердой скулы, от которой чуть слышно и свежо пахнет, и щека кажется влажной и волнующей.
Сбоку Марина посмотрела на Тучкова Четвертого. Только вчера она была уверена, что он кретин. Вид у него был задумчивый.
Как только она увидела этот задумчивый вид, «приключение» моментально вернулось. Конечно, ну конечно же! Она ведет «расследование»!
— Ну Павлик-то точно за нами следил, — выпалила Марина. — Совершенно точно! Это значит, что он знает, что мы знаем, что он не знает, кто убил его напарника, и хочет, чтобы мы выяснили, и тогда он убьет того, кто убил.
— Для профессора математики, — заметил Федор кротко, — ты выражаешься на редкость ясно.
— Но ты же все понял, да? Понял же?
— Я понял, что в газету у него завернут отрезок трубы, — сказал Федор. — Старой и ржавой. Зачем?
Марина ахнула. Она не заметила никакого отрезка трубы. Она заметила газету — «Коммерсанта», а отрезка не заметила.
— Ночью ехал, что ли? Боялся бандитов?
— Да он сам бандит!
— Мы этого не знаем.
— Вы, может быть, и не знаете, а я точно уверена!
Федор Тучков почесал за ухом.
— Видишь ли, точно ни в чем нельзя быть уверенным. Можно только предполагать, с той или иной степенью вероятности.
Ну вот, опять! Опять понесло от него скукой, гладкостью и гавайской пестроцветной рубахой!
Если кто и найдет убийцу несчастного Георгия Чуева из номера триста двадцать пять, то это будет она сама, Марина, и никто ей в этом не поможет, зря она так уж растаяла на его утреннем теннисном бенефисе, а потом еще в бассейне, когда он поцеловал ее, а потом еще в коридоре, когда он…
Впереди и справа лежала река, — «О, Волга, пышна, величава, прости, но прежде удостой…» — блестела между деревьями ясным июльским блеском. Марина ходила купаться под вечер, когда на санаторном пляже было мало людей, — в следующий раз поедет на заимку, там совсем никаких людей не будет, прав Федор Тучков! — но навещала реку по несколько раз в день.