– Как это – умереть?
– Забавно, но именно этот вопрос я задавал Борису перед его воскрешением, и, знаешь, не получил никакого ответа, кроме «не знаю». Я тогда был разочарован и не понимал – как это: он испытал такое состояние и не мог описать, но теперь вынужден с ним согласиться и ответить тем же самым. Я видел лишь черноту, но могу с уверенностью сказать, что сознание остаётся живо, а это, наверное, и есть самое главное.
– А Трюфельный холм?
– Думаю, не все, умершие в Тиндо, сюда попадают. Или не сразу. Даже не знаю. Сейчас это больше похоже не на мысли или знания, а на смутные догадки на фоне мелькающих призраков правды или чего-то необъяснимого.
– Ты заговорил прямо как поэт. Красиво. А вообще, считай, что ты меня успокоил… – слабо улыбнулась Людмила и прерывисто вздохнула. – Признаюсь, когда мы услышали об исчезновении тела Ольги, я тогда уже всё для себя поняла. Поэтому предприняла кое-какие шаги – если хочешь, назови это благодарностью, но ни в коем случае не какой-то платой.
– О чём ты?
– Деньги. Вряд ли они понадобятся мне для расчётов на Трюфельном холме или ещё в каком-то месте после смерти. А вот тебе при жизни на что-нибудь да сгодятся. Не правда ли?
– Это верно, – усмехнулся я, уже понимая, куда она клонит.
– Так вот, я переписала на тебя всё, чем владею, и в ближайшие дни жди звонка от юриста, который займётся всеми необходимыми формальностями. Пожалуй, единственная проблема, которая здесь могла бы у тебя возникнуть, – это моё подозрительное внезапное исчезновение. Поэтому мы договорились кое о чём с Виталием Александровичем, и не удивляйся, когда увидишь или прочитаешь где-то о моей смерти и найденном теле.
– То есть?
– Ну, оно уже лежит и ждёт в машине на окраине города, – развела руками Люда.
– Ты хочешь сказать, что Виталий Александрович кого-то убил, чтобы выдать за тебя?
– Что-то в этом роде, но никаких подробностей я не знаю. Я попросила, заплатила, и он любезно пошёл мне навстречу.
– Час от часу не легче. Оказывается, за моей спиной был целый сговор, а я о нём даже не подозревал. Ладно, а что ещё вы от меня скрываете?
– Пожалуй, на этом всё…
– Что же, и этого, наверное, более чем достаточно.
Я присел на колени и смотрел на Норда, который неуверенно бегал вокруг, немного подвывая и явно не видя ничего хорошего в пребывании на этом месте. Возможно, собака прекрасно помнила своё воскрешение или же от Трюфельного холма в ожидании нас уже исходила какая-то особенная энергия. В любом случае, несомненно, что-то такое всё явственнее чувствовалось в воздухе, чем-то напоминая атмосферу с гигантскими голограммами камней, но здесь было что-то совершенно другое. Зло? Нет. Пожалуй, древность, мудрость и ещё надежда, которая убывала и возгоралась с новой силой. Последняя, впрочем, наверное, всё-таки больше исходила из моей души и являлась сгустком страха и веры в благополучный исход.
– Вот и всё, что я хотела сказать. А ещё – поблагодарить за всё и признаться, что я тебя очень сильно люблю! – сказала Людмила, и голос её окреп.
– Я тоже тебя люблю, и мне очень жаль, что всё у нас так получается, – ответил я, и мы, не разнимая рук, снова приблизились к остальным.
– Ну, что, всё в порядке? – спросил Виталий Александрович, несомненно, зная, что я теперь в курсе событий.
– Да, конечно.
А что мне оставалось ответить? В конце концов, он действительно сделал всё, чтобы наше воскрешение прошло благополучно, пусть это получилось несколько неожиданно и как-то грубо.
– Тогда вот тебе камень. Другие части положены в карманы наших гостей. – Виталий Александрович протянул Людмиле кусочек Трюфельного холма, а значит, потерял способность видеть и слышать нас: – Выводите их!
Тут же двое из его людей подбежали к инкассаторской машине, и вскоре оттуда показались Борис с Верой Павловной, выглядящие измученными, но в сознании и даже неуверенно перебирающие ногами. На них было надето что-то вроде смирительных рубашек, что добавляло ещё капельку безумия всей затее.
– Следуйте за нами.
Виталий Александрович махнул рукой, и мы двинулись туда, где всё началось несколько дней назад. Я отметил, что дождик закончился, и даже выглянуло солнце, словно приветствуя нас и вселяя дополнительную уверенность в правильности происходящего. Я сейчас не мог чувствовать тепло его лучей, которое, без сомнения, было. Однако очень надеялся, что вскоре мне будут доступны и такие привычные радости, которые раньше считались чем-то само собой разумеющимся и приобретали ценность только после смерти.
– Скажи, что им лучше остановиться здесь, – произнесла Наташа.
Людмила исполнила её просьбу, продолжая двигаться вместе со мной вперёд и, кажется, даже начиная видеть то, что было ещё недоступно нам. Говорят, что перед смертью у человека обостряются все чувства – конечно, на своём примере я этого в полной мере не ощутил – так, отдельные проблески, но с девушкой явно происходило что-то подобное. Кажется, я даже чувствовал исходящую от неё силу или нечто, похожее на самопожертвование, адресованное не только мне, а всему миру, который принёс ей столько страданий. Да, наверное, это сходно с чувством безразличия, когда ничего не имеет значения и хочется от всего сердца обратиться к каким-то вечным ценностям и естественным вещам, чтобы сбросить всё то, что накопилось, и войти в новое в мире с окружающими и самим собой.
Мы сделали ещё четыре шага вперёд, и воздух перед нами начал колыхаться. Да, это именно то. Людмила теперь поддерживала Бориса и Веру Павловну, а голос Виталия Александровича громко прокричал откуда-то сзади:
– Удачи! Жду вас живыми!
Я поднял руку вверх и махнул ею, только потом вспомнив, что он меня уже не видит.
– Давайте все обнимемся – кто знает, что ждёт нас впереди, – сказала Наташа, обхватывая меня и Женю за шею.
– А мне можно? – как-то робко и заискивающе спросила Людмила. – Или уже совсем сбросили со счетов?
– Да, конечно, иди сюда, – радушно ответил я.
Мы стояли так какое-то время, не отрываясь, глядя, как перед нами снова предстаёт Трюфельный холм во всей своей красе. Здесь всё было неизменно, как, кажется, и должно было случиться. Наверное, такие места можно смело назвать вечными, но не тайными, а доступными тем, кто в этом действительно нуждается. И мы все снова были именно такими. Посмотрев на Люду, я подумал, что у неё вполне могут сейчас сдать нервы, и она в последний момент с криком убежит, мгновенно осознав, что её ждёт. Но ничего подобного не произошло. Наоборот – глаза девушки расширились, и, кажется, Люда даже успокоилась, когда увидела то, что ждёт, прошептав:
– Как грустно и красиво. Что теперь?
– Если все готовы, то, наверное, мы можем заходить, – сказал я, и, на мгновение замерев на самой границе, мы шагнули в другую реальность.