Энди поднимает «клодетт».
— Правильно, Сандерс. Но не торопись. Уложи как можно больше до того, как они начнут стрелять.
— Уложу. — Иногда у Энди возникает ощущение, что он живет во сне, и это один из таких случаев. — Как пшеницу во время жатвы.
— Именно так. Но послушай, потому что это важно, Сандерс. Не покидай занятую позицию, как только услышишь, что я начал стрелять. И я не буду покидать свою позицию, как только услышу, что ты начал стрелять. Они могут догадаться, что мы не вместе, но я все просчитал. Ты умеешь свистеть?
Энди сует два пальца в рот и заливисто свистит.
— Это хорошо, Сандерс. Если на то пошло, просто изумительно.
— Научился в начальной школе, — отвечает Энди, но не добавляет: Когда жизнь была гораздо проще.
— Не свисти, пока не убедишься, что они могут взять над тобой верх. Тогда я прибегу. И если ты услышишь мой свист, беги ко мне со всех ног, чтобы усилить мою позицию.
— Хорошо.
— Давай покурим, Сандерс. Что скажешь?
Энди идею поддерживает.
На Блэк-Ридж, рядом с яблоневым садом Маккоя, семнадцать беженцев из города стоят на фоне грязного неба, как индейцы в вестерне с Джоном Фордом. В большинстве своем они молча таращатся на людской поток, движущийся по шоссе номер 119. До него шесть миль, но такое скопление людей производит впечатление и издали.
Только Расти смотрит на объект, который гораздо ближе, и испытывает безмерное облегчение. Ему просто хочется петь. Минивэн «одиссей» едет по Блэк-Ридж-роуд. У Расти перехватывает дыхание, когда машина приближается к опушке и светящемуся поясу, который днем невидим. У него есть время подумать, что закончится все ужасно, если водитель — он предполагает, Линда — потеряет сознание и минивэн попадет в аварию, но опасное место уже позади. Ему показалось, что автомобиль чуть вильнул, но он знает, что эту шутку могло сыграть с ним воображение. Скоро машина подъедет.
Беженцы стоят в сотне ярдов левее коробочки, но Джо Макклэтчи думает, что все равно может ее чувствовать: что-то отдается в мозгу всякий раз, когда вспыхивает пурпурный свет. Возможно, и тут во всем виновато его разыгравшееся воображение, но он в этом сомневается.
Барби стоит рядом с ним, обняв миз Шамуэй. Джо стучит ему по плечу.
— Это ужасно, мистер Барбара. Столько людей вместе. Это ужасно.
— Да, — кивает Барби.
— Они наблюдают. Кожеголовые. Я это чувствую.
— Я тоже.
— И я. — Голос Джулии едва слышен.
В зале совещаний муниципалитета Большой Джим и Картер видят, как две соседствующие картинки уступают место одной, снятой с земли. Сначала изображение это дергается, как при показе видеосъемки приближающегося торнадо или последствий взрыва автомобиля, набитого взрывчаткой. Они видят небо, гравий, бегущие ноги. Кто-то бормочет:
— Давай, скорее.
Тут же раздается голос Вольфа Блитцера:
— Передвижная телевизионная станция на месте. Они спешат, и я уверен, что через мгновение… да. Господи, посмотрите на это!
Камера нацеливается на сотни жителей Честерс-Милла, находящихся под Куполом, когда все они поднимаются. Впечатление такое, что сотни молящихся на открытом воздухе встают после произнесения молитвы. Передних прижимают к Куполу задние. Большой Джим видит расплющенные носы, щеки, губы, словно горожан вдавило в стеклянную стену. На мгновение Ренни ощущает головокружение и понимает, в чем причина: впервые он видит происходящее снаружи. Впервые осознает масштаб и реальность события. Впервые он действительно напуган.
Приглушенные Куполом, слышатся хлопки пистолетных выстрелов.
— Я думаю, мы слышим стрельбу, — говорит Вольф. — Андерсон Купер, ты слышишь стрельбу? Что происходит?
Раздается едва слышный голос Купера, будто говорит он по спутниковому телефону из австралийской глубинки:
— Вольф, мы еще не на месте, но у меня маленький монитор и такое ощущение…
— Теперь я вижу, — перебивает его Вольф. — Судя по всему…
— Это Моррисон, — подает голос Картер. — Я могу сказать, что у него крепкие нервы.
— С завтрашнего дня он уволен, — бросает Большой Джим.
Картер смотрит на него, брови ползут вверх.
— Из-за того, что он вчера сказал на собрании?
Большой Джим нацеливает на него палец:
— Я знал, что ты умный парень.
У Купола Генри Моррисон не думает о вчерашнем собрании, о храбрости, не думает даже о выполнении долга. Генри думает только о том, что людей раздавят о Купол, если он что-нибудь не предпримет, и быстро. Поэтому Генри выхватывает пистолет и стреляет в воздух. Его примеру следуют несколько других копов: Тодд Уэндлстет, Рэнс Конрой, Джо Боксер.
Кричащие голоса (и крики боли тех, кого давят) сменяются напряженной тишиной, и Генри подносит к губам мегафон:
— РАСХОДИТЕСЬ ВДОЛЬ КУПОЛА РАСХОДИТЕСЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! МЕСТА ХВАТИТ ВСЕМ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ВЫ НЕ БУДЕТЕ ТОЛПИТЬСЯ НА ОДНОМ ГРЕБАНОМ ПЯТАЧКЕ!
Крепкое словцо действует еще более отрезвляюще, чем пистолетные выстрелы, и, хотя наиболее упрямые остаются на шоссе (среди них Билл и Сара Оллнат, а также Джонни и Кэрри Карвер), остальные идут вдоль Купола. Некоторые поворачивают направо, но большая часть смещается влево, на пастбище Динсмора, где продвижению не мешают кусты. Генриетта и Петра среди них, обе чуть пошатываются, отдав должное «канадской пороховой ракете».
Генри убирает пистолет и велит другим патрульным последовать его примеру. Уэндлстет и Конрой подчиняются, но Джо Боксер по-прежнему держит в руке револьвер тридцать восьмого калибра с укороченным стволом — «сэтеди-найт спешл», если Генри не ошибается.
— Заставь меня, — фыркает Боксер, и Генри думает: Это кошмарный сон. Я скоро проснусь в собственной постели, и подойду к окну, и постою там, любуясь прекрасным, свежим осенним днем.
Многие из тех, кто решил не ходить к Куполу (и среди них пугающе велико число тех, у кого возникли проблемы с дыханием), могли наблюдать за происходящим по телевизору. Тридцать или сорок человек собрались в «Дипперсе». Томми и Уиллоу Андерсоны у Купола, но дверь в ресторан они оставили открытой, а телевизор — включенным. Люди, которые собрались на паркете танцевальной площадки, ведут себя очень тихо, лишь изредка слышится негромкий плач. Картинка, спасибо телевидению, высокого разрешения, четкая и яркая. И от увиденного рвется сердце.
Не только они потрясены видом восьмисот человек, выстроившихся вдоль невидимого барьера, некоторые опираются руками, казалось бы, о воздух. Вольф Блитцер говорит:
— Никогда не видел такой тоски на человеческих лицах. Я… — У него перехватывает дыхание. — Я думаю, эти кадры говорят сами за себя.