— Святый Боже, все равно что смотришь сквозь грязное ветровое стекло, когда едешь прямо на солнце, — прокомментировала Бренда.
И так оно и было, только роль ветрового стекла выполнял Купол. Он уже начал собирать пыль и пыльцу. И загрязняющие вещества. И эта пленка могла только утолщаться.
Мы должны его помыть, подумал Барби и представил добровольцев с ведрами и тряпками. Абсурд. Как они будут мыть Купол на высоте сорока футов? Или ста сорока? Или тысячи?
— С этим надо покончить, — прошептала Бренда. — Позвоните полковнику и скажите: пусть запустят самую большую ракету, и черт с ними, с последствиями. Потому что с этим нужно покончить.
Барби промолчал. Не знал, сумеет ли заговорить, даже если и хотел бы что-то сказать. Этот бескрайний пыльный блеск оставил его без слов. Он будто смотрел в иллюминатор, по другую сторону которого находился ад.
Джим Ренни и Энди Сандерс наблюдали необычный закат со ступенек «Похоронного бюро Боуи». В семь вечера в муниципалитете намечалось еще одно «чрезвычайное экспертное заседание», и Большой Джим хотел прийти пораньше, чтобы подготовиться к нему, но в тот момент они стояли и наблюдали, как день умирал такой загадочной грязной смертью.
— Похоже на конец света. — В тихом голосе Энди слышалось благоговение.
— Выдумки! — фыркнул Большой Джим, и даже ему собственный голос показался очень уж резким — по простой причине: подумал он о том же. Впервые с момента появления Купола у него возникла мысль, что возникшая ситуация им не по зубам — ему не по зубам, — но мысль эту он с яростью отверг. — Ты видишь Христа, Господа нашего, спускающегося с неба?
— Нет, — признал Энди. Он видел только горожан, которых знал всю жизнь. Они группками стояли вдоль Главной улицы, не разговаривали, только смотрели на этот странный закат, прикрывая руками глаза.
— Ты видишь меня? — настаивал Большой Джим.
Энди повернулся к нему.
— Конечно, вижу. — В голосе звучало недоумение. — Конечно, вижу, Большой Джим.
— А это означает, что я не вознесся. Я уже много лет как отдал мое сердце Иисусу, и, будь это конец света, я бы здесь не стоял. Да и ты тоже.
— Наверное, нет. — Но в голосе Энди звучало сомнение. Если их ждали Небеса — и омовение кровью агнца, — почему они только что говорили со Стюартом Боуи о закрытии «нашего маленького дельца», как это называл Большой Джим. И как они вообще могли заниматься таким бизнесом? Как производство метамфетамина могло помочь спасению души?
Если бы Энди спросил об этом Большого Джима, то мог заранее предсказать ответ: цель иногда оправдывает средства. Цели в данном конкретном случае казались замечательными, сказочными: новая церковь Святого Искупителя (старая являла собой лачугу с оштукатуренными стенами и деревянным крестом на крыше); радиостанция, которая спасла множество душ (только Господь знал, сколько именно); десять процентов, которые они передавали — не привлекая к себе внимания, чеками, выписанными банком на Каймановых островах — «Миссионерскому обществу Господа Иисуса», чтобы помочь «неприметным коричневым братьям», как нравилось называть их пастору Коггинсу.
Но, глядя на гигантский, размытый по небу закат, казалось, говорящий о том, что все человеческие дела мелки и никчемны, Энди пришлось признать: эти цели — всего лишь оправдание. Без денежного потока, который обеспечивало производство мета, его аптечный магазин разорился бы шестью годами раньше. То же самое произошло бы и с похоронным бюро. И — хотя человек, который сейчас стоял рядом с ним, никогда бы этого не признал — с «Салоном подержанных автомобилей Джима Ренни».
— Я знаю, о чем ты думаешь, дружище, — ворвался в его размышления голос Большого Джима.
Энди застенчиво посмотрел на него. Большой Джим улыбался… но не яростной улыбкой. Наоборот, мягкой, понимающей. Энди улыбнулся в ответ… или попытался. Он считал, что многим обязан Большому Джиму. И в этом списке аптечный магазин и «БМВ» Клоди стояли далеко не на первом месте. Какой прок погибшей жене от «БМВ», пусть даже с парктроником и стереосистемой, управляемой голосом?
Когда все закончится и Доди вернется, я отдам «бумер» ей, решил Энди. Клоди одобрила бы.
Большой Джим протянул руку с короткими пальцами к заходящему солнцу, которое распласталось по западному горизонту как огромное отравленное яйцо.
— Ты думаешь, все это каким-то образом наша вина. И Бог наказывает нас за то, что мы напрасно удерживали город на плаву, когда для него наступили тяжелые времена. Это неправда, дружище. Бог тут ни при чем. Если бы ты сказал, что поражение во Вьетнаме — это от Бога, который предупреждал Америку, что она сходит с пути истинного, я бы с тобой согласился. Если бы ты сказал, что одиннадцатое сентября — реакция Высшего существа на решение Верховного суда, постановившего, что маленьким детям не обязательно начинать день с молитвы Богу, который их создал, я бы с тобой согласился. Но чтобы Бог наказывал Честерс-Милл, потому что мы не захотели его превращения в еще один город-призрак, вроде Джея или Миллинокета? — Он покачал головой: — Нет, сэр. Нет.
— Мы также клали неплохие деньги в собственные карманы, — робко заметил Энди.
Что правда, то правда. Они не только поддерживали свои предприятия и протягивали руку помощи неприметным коричневым братьям. У Энди был свой счет на Каймановых островах. И на каждый доллар, достававшийся Сандерсу — или, к слову сказать, Боуи, — Большой Джим, и Энди мог на это поспорить, получал три. Может, и четыре.
— Трудящийся достоин пропитания, — назидательно, но мягко указал Большой Джим. — От Матфея, десять-десять. — Правда, не удосужился процитировать предыдущий стих: «Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои». Ренни посмотрел на часы. — Раз уж разговор зашел о работе, дружище, нам пора. Нужно многое решить. — И он зашагал к муниципалитету. Энди последовал за ним, не отрывая глаз от заката, который пылал так ярко, что вызвал у него ассоциации с воспаленной плотью. — В любом случае ты слышал Стюарта — мы закрыли лавочку. «Все сделано и застегнуто», как сказал маленький мальчик, когда впервые воспользовался ширинкой. Стюарт сам говорил с Шефом.
— Тот еще тип, — мрачно пробурчал Энди.
Большой Джим хохотнул.
— О Филе не волнуйся. Мы закрылись и останемся закрытыми, пока не закончится кризис. Более того, возможно, это знак, что закрыться нам надо навсегда. Знак свыше.
— Это было бы хорошо, — ответил Энди. И тут же его неприятно поразила мысль: когда Купол исчезнет, Большой Джим может передумать, а если он передумает, Энди с ним согласится. Как и Стюарт Боуи, как и его брат Фернолд. С радостью. Отчасти потому, что деньги такие большие — не говоря о том, что с них не нужно платить налоги, — отчасти потому, что все они уже очень глубоко завязли. Он вспомнил слова одной давно ушедшей кинозвезды: «К тому времени, когда я понял, что не люблю играть, я стал слишком богатым, чтобы завязать с этим».