Он лег рядом с ней, и тут она повернулась к нему, устраиваясь поближе, и на губах ее появилась таинственная улыбка, когда она протянула к нему руки. Он наклонил голову, целуя ее, и понял, что она вовсе не так крепко спит, как ему казалось. Николь удовлетворенно вздохнула и еще крепче прижалась к нему.
А рано утром их любовь была совсем другой, более искушенной и более взаимной. Теперь Николь верила в себя, как в женщину и наслаждалась своим желанием так, как никогда и представить себе не могла.
Теперь она обнаружила, насколько неизъяснимо сладостно прикасаться к его телу, дотрагиваться до него и руками, и губами, как прекрасно узнавать, что ее ласки возбуждают его…
Она быстро поняла, какое это наслаждение — сознавать свою власть над ним, когда одно лишь прикосновение ее пальцев к его телу возбуждает его так же, как и его ласки воспламеняли ее тело… Прикасаясь языком к его соску, она дразнила его нежными, едва ощутимыми движениями, и Мэтт умолял ее не мучить его.
Однако позже, когда разгоравшееся в ее теле желание побудило Николь перейти к более интимным ласкам, она сама затрепетала, почувствовав и увидев, как реагирует его тело на нежные, деликатные прикосновения ее рук и губ. Она готова была уже отшатнуться от него, почти напуганная его неистовым возбуждением и своим собственным стремлением доставить и ему, и себе наивысшее наслаждение, но он мягко остановил ее, шепча о том, какое блаженство он испытывает, как ему нравится, что она ласкает его, — нравится так, что у него буквально не остается сил терпеть это наслаждение.
— Позволь мне показать тебе, — прошептал он ей, — как это прекрасно, когда ты так любима…
Она вздрогнула при мысли о возможности еще большего удовольствия, и у нее перехватило дыхание от удивления и восторга, когда он прикоснулся к ней. Николь испытывала мистический страх перед властью подаренных им ни с чем не сравнимых ощущений. Она попыталась, было сдержать прилив неудержимого возбуждения, до сих пор не уверенная, способна ли она отдаться такой близости, испытать такое наслаждение, и все же не в силах была сопротивляться тому, что происходило с ней.
Когда она вскрикнула, достигнув вершины блаженства и чувствуя неземной восторг, Мэтт обнял ее, успокаивая и нежно лаская, пока пламя страсти постепенно не угасло, превращаясь в обжигающее мерцание нежности. И лишь затем они вновь стали едины и телом, и душой, и он доказал ей, что, каким бы неистовым ни было только что испытанное ею ощущение, есть и другое наслаждение — наслаждение ритмичным, согласованным движением их тел на пути к желанному освобождению.
Много позже, засыпая, Николь представила себе, что было бы, если бы он так любил ее восемь лет назад. Дрожь пробежала по ее телу при мысли о том, что ей было бы нестерпимо тяжело уходить от него утром. Собственно говоря, ей и теперь будет неимоверно трудно оставить его.
Она не вполне понимала, почему он подарил ей эту ночь: может быть, из жалости, или сострадания, или из-за чувства вины вкупе с желанием, которое, как он не раз повторил ей, постоянно испытывает.
Одно она знала наверняка — что любит его. Любит не только чувственно, не только телом, но всей душой и всем сердцем, страстно желая быть с ним одним существом, даря ему все, что есть в ней прекрасного и женственного. Да, она любит его, но достаточно ли она сильна, чтобы уйти от него? Порадоваться тому, что было между ними, не пытаясь обрести нечто большее?
Когда, наконец, сон принял ее в свои объятия, глаза Николь были мокры от слез, и она понимала, что это лишь предшественницы многих и многих слез, которым еще суждено пролиться.
— Ники, просыпайся.
Этот голос, эта рука, прикоснувшаяся к ее плечу, были столь знакомыми, что она произнесла имя Мэтта, еще не успев, как следует проснуться. Открыв глаза, она увидела, что он стоит возле кровати полуодетый, с еще влажными волосами и капельками воды на коже… точь-в-точь, как восемь лет назад.
Даже на столике рядом с кроватью стояла чашка горячего кофе. По серьезному выражению на его лице Николь догадалась, что, возможно, он уже сожалеет о том, что произошло, уже…
Она поспешно отвернулась, опасаясь, что он прочитает правду в ее глазах, но тут его рука нежно коснулась ее подбородка, и он повернул ее лицо к себе так, что она была вынуждена встретиться с ним взглядом.
— Не отворачивайся от меня, — шепотом попросил он.
Голос Мэтта был таким умоляющим, что она неуверенно всмотрелась в его лицо.
— Мне бы не хотелось торопить тебя, заставлять тебя принять решение, к которому, вероятно, ты еще не готова. Однако после этой ночи ты, должно быть, понимаешь, как сильно, как страстно я тебя люблю.
Николь уставилась на него во все глаза, и по их выражению он понял, что она потрясена.
— Ты любишь меня? Но этого не может быть! Ты никогда не говорил… Ты ни разу…
— «Ни разу» что? — мягко поинтересовался он. — Не показывал тебе, как много ты для меня значишь, как сильно я тебя люблю?.. Неужели ты на самом деле могла предположить, что, если бы я не любил тебя по-настоящему, я смог бы… — Он замолчал и покачал головой, с горечью добавив: — Я дал себе слово, что не буду подгонять тебя, не буду умолять и даже отпущу тебя… О Господи, я веду себя, как последний идиот, и даже хуже того. Ники, прости меня! Я не хотел… Просто я так взволнован… так боюсь, что, если позволю тебе уйти, ты навсегда исчезнешь из моей жизни и никогда уже не вернешься! Один раз я уже потерял тебя, позволив тебе уйти. Может быть, тогда я еще не представлял себе, что именно теряю, но теперь-то я знаю! Ники, если тебе все равно… если ты чувствуешь, что я всегда буду тебе абсолютно безразличен, так, Бога ради, скажи мне об этом. Не давай мне показать себя еще большим идиотом, чем ты меня уже считаешь. Если ты не любишь меня…
С ее губ сорвался тихий, сдавленный стон, и Мэтт замолчал, пристально посмотрев на Николь, с беспокойством ища в ее лице ответ на свой вопрос, с жадностью впитывая все, что видел в ее взгляде.
— Ты любишь меня?
Николь кивнула, не в силах заговорить, не в силах поверить, что все это происходит на самом деле.
— Ты действительно любишь меня?
Говоря это, он осыпал ее лицо восторженными поцелуями, и дрожь охватила его тело, когда он опустился на кровать и его руки скользнули под одеяло, обнимая ее, прижимая к себе, а губы ласкали ее, сначала томно и медленно, затем все требовательнее и требовательнее, вновь и вновь повторяя, как сильно он любит ее…
Наконец они спустились с небес на землю и лежали рядом, разговаривая приглушенным шепотом, обмениваясь признаниями и обещаниями, строя планы.
— Я никогда не хотел причинять тебе такую боль, — говорил Мэтт, держа Николь в объятиях. — Я чувствую такую вину… Я виноват в том, что моя неудачная шутка стала обманом, я должен был сказать тебе, что между нами ничего не было. Но кто мог подумать, что это так повлияет на тебя? Мне всего лишь хотелось, как следует напугать тебя, заставить задуматься о том, как ты себя ведешь, о том, какому риску себя подвергаешь.