— Один из вампиров должен быть мастером, до этого мы додумались. Но к тому же они умеют затуманивать человеку сознание до такой степени, чтобы проделать подобный трюк.
— Я думал, все вампиры умеют туманить сознание.
Я покачала головой.
— Они умеют загипнотизировать человека взглядом, а потом, если его укусят, стереть ему память. Достаточно сильные вампиры умеют загипнотизировать человека и стереть почти всю память. Но обычно у жертвы остаются смутные воспоминания о глазах — иногда о каком-то животном со сверкающими глазами, или о свете фар, неестественно ярких. Разум пытается найти случившемуся обыденное объяснение.
— Окей, значит, один из этих вампов умеет оглушать взглядом.
— Нет, Зебровски, я спорить готова, что глаза здесь ни при чем. Наверняка это было сделано с расстояния, и без прямого взгляда. Я с охранником поговорю, но если на нем нет укуса и нет никаких странных воспоминаний, значит, это было сделано с приличного безопасного расстояния и без непосредственного контакта.
— И что? — спросил он несколько устало и раздражённо.
Я не приняла это раздражение на свой счёт.
— Это значит, что один из вампиров стар, Зебровски. Стар, и к тому же мастер. То есть это выдающийся талант, что сильно сокращает список.
— Имена?
Я покачала головой:
— Давай позовём охранника, пусть он нам стриптиз станцует.
Зебровски посмотрел на меня поверх соскочивших очков, поправил их пальцем.
— Я не ослышался?
— Надо проверить, нет ли на нем укусов вампира. Если он чист, то мы ищем крупного игрока, вампирски говоря. Если укус есть, то не столь крупного. Поверь мне, это очень серьёзная разница.
— Это кто-то из ребят Жан-Клода? — спросил Зебровски.
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
Откуда я знаю? Я слишком устала, и потому мысленно повторила этот вопрос, подумала, что бы ответил Жан-Клод. Может ли он гарантировать, что это не его вампиры?
Мысли этой хватило, он оказался у меня в голове.
Он видел то, что видела я — не слишком хорошо для расследования убийства, которое совершили вампиры. Я стала было закрываться щитом, чтобы вытолкнуть его, как вдруг узнала ответ.
— Принесённая мне клятва на крови не даст им этого сделать, поскольку это нарушение моего прямого приказа — не привлекать к нам отрицательного внимания полиции людей.
Я подумала: «Лив однажды нарушила эту клятву», — и он меня услышал.
— Я тогда ещё не был le sourdre de sang. Сейчас данный мне обет не так легко нарушить, ma petite.
Я так долго молчала, что Зебровски спросил:
— Что с тобой?
— Задумалась. — Я знала насчёт обета на крови, но до сих пор не до конца понимала, насколько они важны и что значат. — Потому что все вампиры Жан-Клода принесли обет на крови. Он мистически привязывает их к Мастеру Города. А он своим вампирам такое запретил.
— То есть клятва на крови делает это невозможным?
— Не то чтобы невозможным, но очень трудным. Зависит от того, насколько силён мастер, которому принесён обет.
— А насколько силён Жан-Клод?
Я поискала слова, и выбрала такие:
— Достаточно, чтобы я на это поставила хорошие деньги.
— Но гарантировать ты не можешь?
— Гарантии даются на бытовую технику, а не на убийства.
Он ухмыльнулся:
— Нормально! Надо будет взять на вооружение.
— Пользуйся, разрешаю.
Улыбка стала чуть поуже.
— Я все равно не понимаю, что все это значит, насчёт клятвы на крови. Может, я слишком сегодня устал, чтобы разбираться в метафизике. Попробуй объяснить как-нибудь в другой раз.
— Я попробую объяснить проще.
— Хорошо бы.
— От вампиров, которых я сегодня допрашивала, я узнала, что Малькольм отменил кровавую клятву у себя в церкви. Слишком это по-варварски.
Жан-Клод все ещё был у меня в голове и услышал, что я сказала. Меня обдало от него волной страха, переходящего в панику.
— Окей, и что это значит?
Мне пришлось сделать глубокий вдох — страх Жан-Клода душил меня так, что говорить стало трудно. А голос его у меня в голове сказал:
— Ты в этом уверена, ma petite?
Я произнесла вслух для Зебровски, что было и ответом на вопрос Жан-Клода:
— Это значит, что в этой округе есть сотни вампиров, которых ничто не удерживает от таких мерзостей, как эта, кроме собственной совести и нравственного кодекса, ими подписанного.
Жан-Клод у меня в голове ругался по-французски. Отдельные слова я поняла, но он слишком быстро говорил, чтобы до меня дошёл смысл.
Зебровски улыбнулся, и улыбка эта постепенно расползлась в ухмылку.
— Ты говоришь, что церковь верит, будто её члены будут хорошими детками, а твой бойфренд не настолько доверчив.
— Я проверю новых мастеров, которые приехали в город по приглашению Жан-Клода, но деньги я поставила бы на Церковь Вечной Жизни.
— Дольф сказал бы: «Ты просто не хочешь, чтобы это были вампиры Жан-Клода».
— Именно так он бы и сказал. Но я тебе вот что скажу, Зебровски: мысль, что все эти новые вампирчики обладают из тормозов только своей человеческой совестью, заставляет меня почти согласиться с Дольфом.
— В чем согласиться?
— Перебей их всех.
— Не говори такого вслух при полиции, ma petite, — сказал Жан-Клод. — Может случиться так, что тебе не хотелось бы, чтобы твой друг вспомнил этот разговор.
Он был прав.
— Блин, Анита, да ведь среди твоих друзей тоже есть кровососы.
— Да, но есть правила, как быть вампиром. А Малькольм с ними обращается так, будто они просто люди, только с клыками. А это не так, Зебровски, совсем не так. Даже если окажется, что это группа одичавших, как-то сумевших не засветиться ни у кого на радаре. У меня, у Жан-Клода, у Малькольма. Придётся нам с ним поговорить насчёт этих новых правил.
— Мне правильно кажется, что «нам» не включает ни меня, ни кого-нибудь из копов?
Он смотрел на меня в упор, и ничего шутливо-неприличного не было в его взгляде. На меня смотрела пара глаз умного копа.
Я вздохнула и шагнула к лестнице. Слишком много я сказала, ой, слишком. Голос Жан-Клода произнёс у меня в голове:
— Что-то ты должна сказать, ma petite, чтобы вынуть жало своих слов.